Гипотетический ностратический звук RZ

Одним из самых загадочных явлений в алтайских языках (тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских) является природа фонетического соответствия r/l ↔ š/s/z. Эта сложное явление предполагает существование двух групп тюркских языков, отличающихся между собой следующим образом. В словах одинакового значения и подобных фонетически на одной и той же позиции могут выступать либо звуки r, l, либо š, s, z. Например, во многих тюркский языках название быка звучит как öküz, ögüz, а в чувашском – văkăr.

В соответствии с этим явлением тюркологи разделяют тюркские языки на две группы и называют эти группы r (l/r)-языками и z-языками. Последние иногда называются стандартными. В группу r-языков из современных входит один чувашский, но предполагается, что были также и другие r-языки. Однако даже среди z-языков нередко можно видеть, что в семантических близких однокоренных словах может выступать на одной и той же позиции как звук z, так и звук r. Например, общетюркскому слову semiz «жирный» отвечает глагол semir- «жиреть, толстеть, расти». Кроме того, в некоторых z-языках можно найти звук r в том месте, где в других стоит z: при тур. yasa “закон, устав” имеется карач. džoruq «закон», а при каз., узб. tezek, tizak «кизяк» – гаг. ders «то же». Таким образом, четкой закономерности звуковых трансформаций в данном вопросе нет.

Известный британский тюрколог, объединяя l/r -языки в один общий, указывает на его особенности и трудности его исследования так:

Наши знания о тюркском l/r языке настолько фрагментарны и отрывисты, что лучше не пытаться проследить его историю в деталях, заметив лишь только, что разница между l/r тюркским и стандартными языками первоначально была в произношении определеных звуков и только в меньшей мере в вопросах структуры слова, грамматики и словарного состава… (Clauson Gerard, 2002, 44-45).

Предполагается, что в алтайских языках существовал один определенный звук, сонорный или фрикативный, который позднее в части тюркских языков сохранился, а в другой же части перешел в альтернативный. Соответствия r/l ↔ š/s/z в тюркских языках довольно многочисленны. Долгие годы тюркологи вели спор, какой же именно звук был изначальным – сонорный или фрикативный. В пользу первого и второго предположения говорят или, точнее, трактуются довольно убедительные факты. В соответствии с двумя позициями ученых развились два направления в тюркской фонологии – теория „зетацима” и теория „ротацизма”. Иногда применялся также термин „ротацизм/ламбдаизм”. При этом одни ученые ротацизмом/ламбдаизмом называли сохранение архаичных r/l, другие же под этим термином подразумевали переход первичных š, s или z. в r/l. Соответственно зетацизмом называлось либо сохранение звуков š/s/z., либо переход r/l в эти звуки. Такое разное понимание не способствовало разрешению проблемы, она остается запутанной. В специальной литературе можно найти прямо противоположные выводы о тенденциях развития взглядов тюркологов по этому вопросу. Одни считают, что становится все больше приверженцев ротацизма, другие то же самое пишут о числе сторонников зетацизма ( Ср. Палло Маргит К., 1985, 87 и Петров Л. П., Егоров Н.И., 1987, 90).

Сложность проблемы усугубляется еще и ложными представлениями об алтайской прародине тюрков и о мнимом генетическом родстве тюркских языков с языками монгольской и тунгусо-маньчжурской групп. Исходя из этих представлений, само собой разумелось, что всякие отклонения от обще-тюркской нормы должны были быть в определенных случаях общими для чувашского, с одной стороны, и монгольских либо тунгусо-маньчжурских языков, с другой. Как известно, чувашский язык стоит особняком среди всего множества тюркских языков и естественным было предполагать, что какие-то его явления должны сближать его с монгольским языком. В поисках чувашско-монгольских языковых связей тюркологи явно перестарались и за такие нередко выдавали либо случайные совпадения, либо надуманные аналогии. Это относится и к проблеме ротацизма-зетацизма. Из книги в книгу кочуют утверждения о большом количестве чувашско-монгольских лексических соответствий, содержащих звуки r или l в тех местах, где в подавляющем большинстве тюркских языков стоит š/s/z.

Однако на поверку оказалось, что монгольско-чувашских соответствий не так уже и много. Это признают и некоторые лингвисты:

Чувашский язык обладает и рядом монгольских слов, не встречающихся в других тюркских языках. Это прежде всего местоимения… Остальные монгольско-чувашские соответствия немногочисленны, но достаточны для того, чтобы доказать сосуществование прачувашей и монгольских народов в далеком прошлом – задолго до монгольских завоеваний (Ахметьянов Р.Г., 1978, 119).

Если не считать местоимений, анализ которых является делом узких специалистов, в цитированной работе приводится шесть-семь чувашских слов, которым найдены аналоги только в монгольском языке, но это не значит, что в других тюркских языках их нет или никогда не было, или не было в древнетюркском языке. Аналогичное явление можно наблюдать и в венгерском языке, где имеются сепаратные венгерского-монгольские лексические соответсвия. По этому поводу известный венгерский лингвист Золтан Гомбоц писал:

То, что в некоторых случаях соответствия к венгерским словам можно выявить только из монгольского.., не имеет особого значения, так как древнетюркский словарный фонд известен нам далеко не в полном виде (Гомбоц Золтан, 1985-1, 29).

С другой стороны, некоторые чувашско-монгольские соответствия абсолютно не могут считаться древними, если исходить из значения слов («олово», «платок»). И, как всегда, не исключены случайные совпадения. Подобная предвзятость свойственна многим тюркологам и при поиске чувашско-монгольских фонетических соответствий, в частности соответствий r/l ↔ š/s/z. Ниже приводится список таких соответствий, составленный на базе данных, взятых в Интернете из международного проекта «Вавилонская башня», созданного под руководством С.А. Старостина. При этом значение чувашских слов было уточнено в словаре.

Чув. çěrě «кольцо», туркм., карач. jüzük, и под. «кольцо» – монг. dörü «кольцо».

Чув. jěr «след», распростр. тюрк. iz, yz, «след» – монг. irağa «желобок, волны».

Чув. kěr «осень», распростр. тюрк. küz, güz, «осень» – монг. qura “дождь».

Чув. var «середина», распрост. тюрк. üz, öz «внутренность» – монг. örü «внутренность, грудь».

Чув. samărt «откормленный», распрост. тюрк. semiz "жирный" – монг. semž’i «внутренний жир».

Чув. šur «болото» распростр. тюрк saz «болото» – монг sirağu «земля».

Чув. sěr «цедить», тюрк süz, söz «цедить» – монг. sürči «моросить».

Чув. takăr «ровный», тюрк tegiz, tekiz «ровный, равный» – монг tegsi «ровный». Строго говоря, тут соответствия r/l ↔ š/s/z нет, поскольку чув. takăr относится к тюрк. слову того же значения, но с другой степенью вокализма – taqyr. Для тюрк. tegiz, tekiz имеется чув. параллель tikěs.

Чув. čěrçi «колено», тюрк diz, tiz, dize «колено» – монг. türei «голенище».

Чув. tar «убегать», тюрк. tas- «убегать» – монг. tergil "убегать".

Чув. türě «прямой», распр. тюрк düz «прямой», – монг. töre «правило, закон».

Чув. vărax «медленный», распр. тюрк. uzun, uzaq «длинный» – монг. urtu «длинный».

Как видим, список невелик, да и часть соответствий может иметь чисто тюркское происхождение, а их монгольские соответсвия являются просто заимствованиями. Кроме того, обращает на себя внимание отсутствие в списке монгольских соответствий древним тюркским словам с явными признаками ротацизма-зетацизма, таких как, например, qyz «девушка» или ögüz «бык». Таким образом не может быть и речи об абсолютной закономерности в соответствии чув. и монг. r современному тюркскому z. Тем не менее, даже нескольким бесспорным чувашско-монгольским соответствиям все-таки должно быть дано какое-то объяснение. Поскольку, как это вытекает из наших исследований, в доисторическую эпоху между древними чувашами и монголами языковых контактов не было, но, тем не менее, некоторые факты общих фонетических явлений налицо, можно сделать предположение о существовании в древнетюркском языке специфических звуков rz и lš, один из которых мог легко трансформироваться и в r или в s/z, а другой – в l или š. Явление ротацизма-зетацизма известно и в некоторых индоевропейских языках (латинском, германских) и есть его признаки в финно-угорских. Примером существования звука lš в иранских языках явлюются две формы названия пальца д.-ір. anguli і angušta. Праформой было angulš (t – эпитеза).

Поскольку формирование тюркских языков происходило в непосредственной близости от территории поселений индоевропейцев в Восточной Европе (Стецюк Валентин, 1998), можно было преположить, что звуковой состав речи тюрков и индоевропейцев имел общие особенности. Благодаря сохранившимся древним текстам фонетика индоевропейского языка восстановлена значительно лучше, чем тюркского. Одной из его особенностей является наличие аспирированных звуков bh, dh, gh, th, kh, guh, quh, лабиализованных gu, qu, tu, pu и других сложных звуков. Кроме того, в греческом языке имелись африкаты ks (ξ), ps (ψ), dz (ζ). Уже давно Н.Я. Марр разработал свою теорию о развитии звуков речи от простых к сложным в процессе эволюционного развития человека. Вместе со справедливой критикой некоторых его положений была раскритикована также и эта теория. Говоря о попытках найти подобие между звуками человека и животных Гертруд Печ утверждала:

Пропасть между отсталыми современными племенами и животным миром настолько глубока, что эти попытки могли привести к фантастическим гипотезам, однако никогда к реальным результатам (Pätsch Gertrud. 1955, 69).

Эта немецкая ревностная последовательница лингвистических упражнений И.В. Сталина считала, что артикуляция звуков человеческой речи была "качественно новым моментом" (там же). Что это был за "момент" она не объяснила, поэтому это утверждение можно считать голословным. Подобие звуков человека и животных происходит из подобия строения их гортани, а тесно связанный с природой, первобытный человек подражал не только себе подобным, но и зверям. Наиболее развитые из них, обезьяны звуками выражают свои разнообразные чувства, подают одна другой сигналы об опасности или наличие пищи. Соответственно, некоторые звуковые сигналы первобытного человека должны были быть такими же нечленораздельными, как и звуки, издаваемые животными. Такое предположение выглядит тем более логичным, если исходить из того, что человек произошел от какого-то неизвестного нам вида приматов. Однако и без углубления в этот сложный вопрос то же самое можно утверждать на основании факта наличия во многих древних языках звуков со сложной артикуляцией, которые в дальнейшем проходили процесс упрощения.

В нашем случае гипотетическим звуком, который мог переходить как в r, так и в s/z является шипящий вибрант rz, существующий теперь в чешском языке (ř) и существоваший в польском (rz), но трансформировавшийся в ž или š в зависимости от звучности предыдущего согласного. Был ли это исконный праславянский звук, восходящий еще к индоевропейскому, либо он развился в польском и чешском языках под влиянием языка булгар, проживавших определенное время по-соседству с предками чехов и поляков, еще предстоит выяснить науке, но в любом случае в славянском языке должны были существовать два r – либо долгий и краткий, либо твердый и мягкий, либо простой и сложный. Таким образом, этот факт позволяет нам более уверенно предположить возможность существования в древнетюркском языке звука rz , что уже и было сделано ранее (Стецюк Валентин, 2000, 29). Но не только в славянском имелось два звука r, то же самое можно сказать и об армянском языке. При этом именно долгий армянский звук соответствует гипотетическому древнетюркскому rz, о чем говорит древняя армянско-гагаузская лексическая параллель: арм. antarr "лес", которому соответствует гаг. andyz "роща, кустарник". Похожие слова для обозначения обозначения леса в армянском и гагаузском языках сохранились еще с тех времен, когда протоармяне и огузы (предки гагаузов) заселяли соседние ареалы. Гр. Ачарян у своем этимологическом словаре не рассматривает возможности тюркского происхождения армянского слова, считая, что оно происходит от индоевропейского корня der-, означающего “дерево”, и приводит ему параллель в санскрите – vanatara (Acharrjan Hr. 1971). Однако вопрос о происхождении слова в данном случае не имеет большого значения, важным является соответствие долгого арм. rr тюркскому rz.

Звук ř (rz) сохранился в некоторых тюркских языках до наших дней, о чем говорит упоминавшееся соответствие каз. узб. tezek, tizak «кизяк» – гаг. ders «то же». А соответствующее им чув. тирĕс с редуциравонным ĕ может подтвердить исконную форму ders. Этот предполагаемый согласный имел глухую пару в звуке ĺ (lš), который с течением времени в разных языках мог превращаться в l, š, ss, s, например, др.-тюрк. слово yĺyq "теплый, горячий" получило такие модификации: тур. ılık, чув. ăšă, узб. issik, в других яыках также ysyq "то же".

Существование шипящего вибранта в финно-угорских языках хорошо подтверждает удмуртский язык, в котором он трансформировался в ʤ (ср. коми ryt "вечер" – удм. ʤyt "то же", коми roj "мох" – удм. ʤuj "то же" и др.)

Явление ротацизма, замена фонемы z (s) фонемой r, известное в латинском языке с IV ст. до н.э., имело место и в некоторых западногерманских языках (В. Г. Егоров, 1971, 25). Некоторые фонетические факты украинского языка также могут свидетельствовать в пользу существования в нем звука rz: укр. жерсть – рус. жесть. Это слово заимствовано из тюркских языков, в которых оно имеет значение “медь, латунь” и имеет формы jes, zes, zis и т.д. Неясным остается укр. р, которое якобы возникло под влиянием слова шерсть, что неубедительно (Фасмер М., 1964; Мельничук О. С., 1982). Факт заимствования украинского слова из какого-то тюркского языка может дать объяснение наличию в нем этого звука, если заимствование произошло во времена, когда в одном из тюркских языков звук rz еще существовал. То есть, тюркскую праформу можно выводить как *zerz. Тогда, при существовании параллели *zelz, становится возможным объяснить до сих пор непонятную этимологию праславянского *zelzo “железо”. Украинское слово фонетически стоит ближе всего к пратюрк. *zelz, но неясно, из какого именно тюркского языка произошло заимствование. В чувашском языке ничего, кроме çěрě “кольцо” (из zerze) не найдено, но это слово семантично стоит довольно далеко.

Таким образом, чувашко-монгольские схождения можно объяснить так. Та часть тюрок, которая из Европы переселились в Азию, принесла с собой туда и особенности своей фонетики. Древние предки монголов и тунгусов, позаимствовав много тюркских слов, артикулировали этот звук с самого начала как r, в то время как булгары упростили произношение rz / rs в обычный r значительно позже, но одинаковый результат замены сложного звука на более простой теперь дает основание говорить о мнимых булгаро-монгольских (чувашско-монгольских) связях, которые на самом деле никогда не имели места.

Предложенная гипотеза может прояснить этимологизацию "темных" слов в разных языках. Например, мар. презе «теленок», не имеющее соответствий в других финно-угорских языках, может восходить праформе современного чув. пăру, наиболее близкого к этому марийскому слову, но не оно могло быть источником заимствования по фонологическим соображениям. Древние марийцы позаимствовали название теленка у других тюрков, у которых оно существовало в форме *bürzäv, из которой развились чув. пăру, а также туркм. buzav, тур. buzov и другие подобные. Первоначально марийское слово должно было иметь форму *perzav.

Сложные превращения произошли с тюркским архетипом qyř (qyĺ) "девочка" при заимствовании его в др.-английский. Исследования показали, что англосаксы еще долгое время оставались вблизи своей прародины в Восточной Европе после того, как другие германские племена мигрировали на запад (см. раздел Англосаксы на Украине). Указанное слово они позаимствовали у соседних тюркоязычных скифов (булгар), сохранив при этом долготу тюркского звука и одновременно объединав в одном слове его звонкий и глухой варианты (англ. – girl "девочка, девушка"). В большинстве тюркских языков звук ř упростился до z и в них это слово теперь имеет форму qyz, в то время как в чувашском он перешел в r (чув. xĕr "девочка").

В целом же можно сказать, что имеется достаточно много свидетельств тому, что в ностратических языках в давние времена были широко распространены шипящий вибрант rz и его модификации, и следы этих звуков в разных языках и в разных формах сохранились до сих пор.

Случайно обнаруженные примеры, которым не бало дано объяснения:

тюрк. bajguš "сова" – венг. bagoly "сова".

Литература

Ахметьянов Р.Г. 1978. Сравнительное исследование татарского и чувашского языков. Москва.

Гомбоц Золтан. 1985. Древние булгаро-тюркские заимствования . В сб. Исследования венгерских ученых по чувашскому языку. Чебоксары.

Палло Маргит К. 1985. Hungaro-Tschuwaschica. В сб. Исследования венгерских ученых по чувашскому языку. Чебоксары.

Петров Л.П., Егоров Н.И. 1987. К этимологии чувашских орнитономов. Сб. Чувашский язык: История и этимология. Чебоксары.

Стецюк Валентин. 1998. Дослідження передісторичних етногенетичних процесів у Східній Європі. Перша книга. Львів – Київ.

Стецюк Валентин. 2000. Дослідження передісторичних етногенетичних процесів у Східній Європі. Друга книга. Львів – Київ.