Послевоенные годы
В первый год после приезда на Донбасс мы жили довольно неплохо, по крайней мере проблем с питанием не было. Американская помощь ощущалась и в тылу, но я уверен, что такого благополучия, как на Донбассе, не было больше нигде. Хлебозаводы выпекали хлеб из американской муки, преимущественно кукурузной. Он был сладковатый, но какой-то невкусный, особенно черствый. На продовольственные карточки выдавали американскую свиную тушенку и другие продукты – всякие вкуснейшие каши с мясом, сгущенное и сухое молоко, томатный сок, яичный порошок, галеты, конфеты, варенье, кофе, даже жвачка была в большом количестве. Все это было очень надежно упаковано в стандартных жестяных банках, в которых могли быть еще меньшие жестянки, и это все с толстыми прокладками помещались в двуслойные провощенные коробки, и даже такая упаковка, не говоря уже о самом ее содержимо, вызвала у взрослых большое удивление – зачем на это тратить лишние деньги. Соглашались на том, что в дальней дороге продукты могли замокнуть, поэтому их так надежно паковали.
Были среди «американских подарков» (это так их называли люди) также и промышленные товары, главным образом одежда, но довольно мало. Помню, что как зимнюю спецодежду электрикам выдавали куртку и штаны на подкладке из искусственного меха. У куртки был капюшон, который можно было превратить в воротник, и шерстяные манжеты в рукавах, очевидно это были костюмы для горных туристов, так как назывались «альпака». Еще выдавались ботинки из толстой кожи, очень добротные. Для некоторых детей из бедных семей также выделялась кое-кая одеженка – комбенизончики, пальтишка и куртки. Америка казалась сказочной страной, настолько впечатляющей была разница между отечественными и заморскими товарами.
Даже культурное влияние Америки был очень сильным. В кинотеатрах демонстрировались американские и британские фильмы и кинохроника о военных сражениях на других фронтах войны за пределами СССР. Особенно популярным был английский фильм "Джордж из Динки-джаза", который я тогда не видел, но о котором от других детей слышал много восторженых отзывов. Мне же запомнился фильм «Серенада солнечной долины», хотя я тогда и не знал, что в этом фильме играет знаменитая фигуристка Соня Хени, а музыку к нему написал сам Гленн Миллер. Радио транслировало американские песни, даже некоторые из них переводились на русский язык. Например, очень развеселая застольная английская песня "Нашел я чудный кабачок" There Is A Tavern In The Town была на редкость популярна. Другие же, такие как Billy Boy или Casey Jones пелись как пародии, но музыка была американская. Увлечение джазом стало повальным – в каждом клубе создавался джаз-оркестр. Из их репертуара помню песню «Джеймс Кеннеди». Тогда мы думали, что это американская песня, настолько она звучала не "по-советски", но, как оказалось, ее создали советский поет Соломон Фогельсон и композитор Николай Минх, очевидно, взяв за основу какую-то американскую мелодию. В песне пелось о капитане британского эсминца, который сопровождал конвой с "американскими подарками". Этот факт свидетельствует, насколько в годы войны и первые полслевоенные ценилась помощь союзников. Однако в 1947 известными постановлениями ЦК ВКП (б) в культурной сфере был наведен «порядок» и джаз был запрещен, равно как и танцы фокстрот и танго.
Вскоре после окончания войны американские поставки прекратилось, а зимой 1946-47 годов начался голод, вызванный главным образом засухой. От взрослых слышал, что некоторые наши знакомые пухли с голоду, но уже не слышал, чтобы кто-то куда-то ездил менять. Наша семья, как и во время войны получала по карточкам ежедневно 1800 г хлеба – отец 700 г, брат – 500, мы с сестрой – по 300, а маме не полагалося ничего, так не работала по причине болезни (позже, получив инвалидность, ей давали 250 г). На базаре одна буханка стоила 120-130 рублей при том что отец зарабатывал в месяц -1700, брат же уже учился в техникуме, поэтому имел какую мизерную стипендию. Мы выжили тем, что брат ездил в Мариуполь за «хамсой», где эта рыба была достаточно дешевой. Мы ее ели сами, и продавали на базаре, чтобы получить дополнительную копейку на хлеб. Другие люди также находили какие возможности для выживания и говорили: «Разве это голод? Вот в 33-м был голод, не то, что сейчас ». Больше населения страдали немецкие пленные, которые пухли от голода и массово умирали. Концлагерей с пленными в городе было несколько и они почти не охранялись. Пленные работали в шахтах, а после работы их пускали в лагерь одних и они могли попопрошайничать у населения. Несмотря на то, что люди сами голодали, тем не менее, подкармливали и пленных, как могли. В холодную зиму на них было жалко смотреть – опухшие, одетые в какие рваные тряпки, ноги, обмотанные портянками, обуты в деревянные башмаки, которые они делали сами себе, выдолбливая из целого бруска древесины.
С началом лета жизнь улучшилось, потому что можно уже было есть какую-никакую зелень – сначала цветы акации, потом суп из лебеды или листьев свеклы, зеленых яблок. Когда появились первые овощи, стало значительно легче. В отличие от 46-го, в 47-м году дожди были, поэтому на приусадебных огородах хорошо родили картофель, свекла, кукуруза. В поисках дополнительного пропитания люди собирали на земле оставшиеся после жатвы колосья на полях пригородных хозяйств. Людей на полях бывало как на базаре, поэтому тех колосков много собрать не было никакой возможности – разве где-то на 200-300 грамм зерна за несколько часов блуждания по полю. Однако и это не всегда разрешалось конными объезчиками, которые нередко забирали зерно у людей, очевидно, для себя.
Снова-таки о тех же о пленных. Дети до несли концлагеря овощи и на них выменивали у пленных алюминиевые расчеки, ножики или мелкие немецкие, венгерские, румынские монеты. Интересно, что при этом дети называли пленных словом «пан» независимо от национальности. Такому обращению немцы научили местное население с первых дней оккупации. Пленные тут же после обмена съедали полученную свеклу или кукурузу сырыми. Причем некоторые даже ели сердцевину кукурузы, вырезав ее ножом. Среди пленных были также и женщины, жили они, конечно, в отдельном лагере, но также могли свободно ходить по городу. Судя по одежде, – явно народных длинных юбках и блузках, это были крестьянки, как немки, так и венгерки или румынки. Чем они провинились и за что их забрали в концлагеря, я не мог узнать ни у кого. Демобилизованные солдаты предполагали, что эти женщины могли оказывать сопротивление Красной Армии – например, стрелять в спину чтоли. О пленных гражданских женщинах я нигде больше не слышал, но это факт бесспорный.
Таким образом, не только в войну люди пережили страшные времена, но и первые послевоенные годы для гражданского населения были не лучше, а может даже и хуже. Особо хочу подчеркнуть, что я никогда не слышал ничего плохого о немцах от людей, переживших оккупацию. Поэтому я, собственно, и обратил внимание на милосердное отношение населения к пленным. Этого нельзя сказать об охране концлагерей, т.е. солдат, побывавших на фронте. Слышал от людей, что администрация лагерей не додавала пленным выделяемого им скромного пропитания, отчего те и умирали с голоду.
Из нашей семьи никто на фронте не был, брата 1927 года рождения уже не мобилизовали, он так же, как и отец, получил бронь, работая на восстановлении энергопредприятия электрослесарем. Зато четыре моих дяди и двоюродный брат на фронте были, из них погибли двое, а среди моих детских друзей, мало у кого был отец, который вернулся с войны живым. Я понимаю, что другим семьям пришлось значительно хуже, чем нашей, но, думаю, что для полноты картины о военных годах пригодятся и мои воспоминания.
