Этногенетические процессы в эпоху железа.

Наступление времени эпохи железа в целом определить невозможно. Технология его добычи и изготовления из него предметов потребления в разных местах усваивалась на протяжении долгого периода. В планетарном масштабе начало этой эпохи затянулось до времени великих открытий. В Передней Азии, где попытки использования железа восходят к III тыс до н.э., совершенствование методов добычи и обработки железа продолжалось более тысячи лет, прежде чем оно нашло более-менее широкое применение. Только с 15-13-го в до н.э. там этот металл начинает использоваться сначала для украшений, а затем для изготовления оружия и орудий труда. Через два-три века металлургия железа становится известной на Балканах и в бассейне Дуная. Отсюда и, очевидно, через Кавказ она в 8-м веке. до н.э. попадает на юг Восточной Европы и несколько позже в Европу Центральную. Медленное усвоение новой металлургической технологии не вело к коренным изменениям в материальных культурах того времени. Поэтому одна и та же культура может относиться как к позднему бронзовому, так и к раннему железному веку. Большее значение для появления новой культуры имело социально-экономическое развитие отдельных этнических образований и миграции населения. Соответственно, исследование этногенетических процессов эпохи железа ведется не на основании достижений археологии, а лингвистическими методами и уже для подтверждения полученных результатов привлекаются археологические данные.

Когда стало известно, что на эпоху железа Восточную Европу уже покинуло большинство индоевропейских народов, а этничность отдельных археологических культур оставалось неопределенной, для продолжения исследований этногенетических процессов графоаналитическим методом необходимо было найти надежный опорный пункт. В качестве такого была взята схема родственных отношений славянских языков. Исследование графоаналитическим методом балтийских языков не может дать результатов из-за их малого количества. "Живыми" теперь осталось только два из них – латышский и литовский. К ним еще может быть добавлена реставрированная усилиями В. Н. Топорова и других лингвистов лексика прусского языка. Однако полученная схема родственных отношений этих трех языков не даст нам возможности локализовать ареалы их формирования из-за небольшого количество узлов. В любом случае схема будет иметь форму треугольника, который может быть размещен на географической карте произвольным способом. От фракийского языка сохранилось мало данных, и еще меньше известно о его диалектах. Точно так же мы мало знаем и о языке скифов. Следовательно, для исследования этногенетических процессов в Восточной Европе в первом тыс. до н.э. у нас нет иного материала, кроме лексики славянских языков.

Пробное графоаналитическое исследование родства славянских языков было проведено еще в конце семидесятых годов прошлого столетия, а первые результаты исследований с использованием выборки из основного словарного состава современных славянских языков были опубликованы почти через десять лет (Стецюк В. М., 1987). К тому времени уже были известны результаты исследований славянской лексики, сделанные по рекомендации В. В. Седова на другом материале, а именно, на основе данных репрезентативной выборки из этимологических словарей праславянского языка Славского и Трубачева (Sawski( F. 1974., Трубачев О. Н. (Ред.) 1974).

К сожалению, при ограниченном объеме журнальной статьи для публикации были выбраны результаты хронологически первых исследований, хотя по результатам других в полученную схему взаимоотношений славянских языков нужно было бы уже тогда внести важные уточнения, касающиеся русского языка. Однако даже осторожные выводы первых исследований были негативно восприняты ведущими российскими языковедами, поэтому в последующих публикациях в научных журналах тогдашнего СССР автору было отказано. В последующие годы исследования были продолжены и их результатом стала публикация работы "Исследование предысторических этногенетических процессов в Восточной Европе" в двух книгах, вышедших в свет в Киеве в 1998 и 2000 годах.

<