Введение

При описании проводимых исследований предысторических этногенетических процессов не избежать употребления терминов "этнос" и "язык", но их содержание в большой степени будет условным. В антропологической литературе термином этнической группы определяется население, которое

1) в значительной степени биологически самовоспроизводимо;

2) разделяет фундаментальные культурные ценности, реализованные во внешнем единстве культурных форм;

3) образует поле коммуникации и взаимодействия;

4) является обществом идентифицирующим себя и идентифицируемым другими, конституируя категорию, отличную от других категорий того же порядка (Barth Fredrik, 1998, 10-11)

В соответствии с этим определением этническая группа рассматривается в комплексе языковых, культурних и социальных явлений, но соответствует "многим эмпирическим этнографическим ситуациям" (там же, 11). В описываемых исследованиях под этносом мы будем для простоты понимать носителей определенного языка как переменного в историческом плане феномена на определенном этапе его существования без учета самоназвания и этнической идентичности. В принципе это соответствует признанию языка определяющим фактором при формировании этнических общностей. Такое подход, очевидно, является естественным для предысторических времен, поскольку и антропологи высоко оценивают значение языка в этногенетических процессах:

… осознание сходства в пределах языковой общности, с одной стороны, и осознание различий (и то, и другое осознавалось, очевидно, по-разному – сходство, как полное сходство во всем, различие – как различие в первую очередь в языке), с другой, одновременно цементировали коллектив изнутри и усиливали его противопоставление другим извне. (Алексеев В.П., 1982, 49).

Подавая результаты исследований на суд специалистов, авторы обычно делают не только обзор работ своих предшественников со своими критическими замечаниями, но также и упоминают о контраверсионных мнения своих современников. Однако плодотворные идеи многих выдающихся ученых практически сформировали взгляды их более поздних последователей и вошли составной частью в их труды, а много выдвинутых гипотез и теорий теперь уже рассмотрены и отклонены как не прошедшие проверку временами, поэтому возвращаться глубоко в историю просто нет смысла. Кроме того, предмет исследований этой работы чрезвычайно широкий, поэтому хотя бы просмотреть всю основную литературу было просто невозможно, и часто она (особенно зарубежная) и не была для автора доступной.

Итак, здесь будут изложены очерки этнических процессов в Восточной Европе как взгляд автора лишь с минимально необходимыми ссылками на другие контраверсионные теории и взгляды, но в случае необходимости мы будем при возможности использовать фактические результаты предыдущих исследований без ссылок на их трактовку авторами. Но поскольку эта работа оперирует языковыми фактами и базируется на многолетних достижениях и самого языкознания, и практических результатов работ многих лингвистов, было бы несправедливо не упомянуть имена нескольких десятков выдающихся языковедов прошлого, которые посвятили вопросу происхождения отдельных языков свои большие научные работы. Начать можно с Уильяма Джонса, научно обосновавшего родство санскрита, латыни, греческого, персидского, кельтского и готского языков, хотя есть факты, отрицающие часто повторяющееся, но ошибочное мнение об особой его роли в становлении индоевропейского и сравнительного языкознания (Campbell Lyly. Исследовани сэра Уильяма можно рассматривать как катализатор идей, которые позже развили немец Франц Бопп и датчанин Расмус Раск.

Далее следует целая плеяда немецких языковедов прошлого века, среди которых Вильгельм фон Гумбольдт, Авуст Шляйхер, автор идеи "родословного дерева" развития языков, Йоганн Шмидт, который заменил гипотезу "родословного дерева" новой – "теорией волн". Из славянских ученых нельзя не вспомнить россиянина А.Х.Востокова, словенца Франца Миклошича, украинца Александра Потебню, которые тоже жили в ХIХ веке и тоже занимались главным образом индоевропейскими языками. На переломе двух веков работали хорват Ватрослав Ягич, россияне А.А.Шахматов, Ф.Ф.Фортунатов, поляк Бодуен де Куртене и Фердинан-Монжен де Соссюр, основоположник французской компаративистской школы, один из представителей которой, Антуан Мейе, оказал большое влияние на развитие языкознания в 20-м веке. О трудах этих ученых и их научных взглядах можно узнать хотя бы из книги Н.А.Кондрашова "История лингвистических учений" (Кондрашов Н.А., 1979), в частности об истории славянской филологии – в работе А.Е.Супруна (Супрун А.Е., 1989). Критическое рассмотрение взглядов таких известных лингвистов на вопрос дивергентного и конвергентного развития языков: Н.Я.Марра, И.А.Бодуена де Куртене, Г.Шухардта, А.Шляйхера, Й.Шмидта, Ван Гинненкена, Н.С.Трубецкого, К.Уленбека, Дж. Бонфанте, В.Пизани и других можно найти в небольшой, но содержательной работе Т.С.Шарадзенидзе (Шарадзенидзе Т.С., 1982).

Исторические сложилось так, что в центре внимания лингвистов оказались индоевропейские языки, и при этом важное место в научных исследованиях об этногенезе индоевропейцев занимал вопрос об их прародине. Споры относительно ее локализации, в которые активно включились также и археологи, тянутся еще из 19-го века, но более обстоятельные работы появились с началом и достигли своего апогея в середине двадцатого (Kossina Gustaf, 1902; Pokorny Julius, 1936, 1954, 1957; Hirt Herman. 1940, Wahle Ernst, 1954; Merlingen Weriand, 1955; Pulgram Ernst, 1958; Kronasser Heinz, 1961; Gimbutas Maria, 1963; Scherer Anton, 1968).

Правда, многие лингвисты вообще отрицали существование общего индоевропейского праязыка либо сомневались в его существовании и, соответственно, по-разному трактовали понятие индоевропейской прародины (Трубецкой; Марр Н.Я., 1936; Marstrander Sverre, 1957 и др.), другие же находили весомые лингвистические доказательства его существования, но в поисках прародины не пришли к общепризнанной истине (Pokorny Julius, 1954; 1957; Brandenstein Wilhelm, 1963 и др.).

Безуспешность попыток ее точной локализации приводила к мысли о невозможности решить проблему исключительно лингвистическими методами и об объединении для достижения успеха данных археологии, этнографии, истории. Археологи пытались решать вопросы этногенеза на основании богатых данных собственной науки с приобщением специально отобранных языковых фактов. Однако эта задача не под силу археологии:

Современная археология уже умеет определять те черты "археологических культур", которые могут рассматриваться как этнические, но о том, какой это был "этнос", они ничего сказать не могут (Горнунг Б.В. 1963, 12)

Как следствие, "одна и та же археологическая культура – зарубинецкая – при помощи методов принципиально не отличающихся один от другого, и этнической интерпретации стала признаваться одними исследователями славянской.., другими – принадлежащей балтам" (Королюк В.Д., 1985, 127). В.Порциг писал:

Твердо установлено., что несомненные значительные изменения языковых областей иногда вообще никак не отражается в памятниках материальной культуры соответствующих территорий (Порциг В., 1964, 95).

И этому действительно есть документальное подтверждение:

В том случае, когда можно проверить данные археологического анализа письменными источниками, оказывается, что имеет место несовпадение границ локализации этноса и соответствующей ему археологической культуры (Сафронов В.А., 1989, 57).

Такой же мысли придерживался, по свидетельству Н.С.Абашиной, В.П.Петров (Абашина Н.С., 1986), В.В.Напольских (Напольских В.В., 1990, 128) и другие специалисты.

После многочисленных неудачных попыток решить ключевые вопросы этногенеза специалистам становилось ясным, что сделать это силами одной науки невозможно, высказывались также мысли о поиске новых путей и методов исследования (Nehring Alfons, 1954). Со временем такие мысли становились общепризнанными:

Археологическая культура, этнос, язык – фундаментальные понятия и являются символами междисциплинарных контактов таких наук как археология, этнография и лингвистика в решении этногенетических проблем, к числу которых относится и индоевропейская проблема. То, что эти понятия связаны между собой, было ясно еще в начале века, но в которой степени они отвечают друг другу – этот вопрос не решен и в настоящее время (Сафронов В.А., 1989, 56).

Однако трудность заключается в том, что связать данные археологии, языкознания, этнографии, антропологии очень тяжело. Общее мнение таково, что наиболее перспективным в решении проблем этногенеза является сопоставление археологических данных и языковых явлений. Поэтому в настоящих исследованиях данные антропологии привлекаются в случаях особой необходимости, да и то в самом общем виде, когда их очевидность не вызывает сомнения. Поэтому употребляемый в работе термин «этнос» следует понимать только как некую культурно-языковую общность, хотя можно предполагать, что в доисторические времена языковые общности в большинстве случаев отличалась также и достаточно высокой антропологической однородностью. Для Восточной Европы верхней хронологической границей относительной антропологической стабильности этносов можно считать начало Великого переселения народов. До этого времени, безусловно, имела место расовая метисация, но ее темпы и масштабы были незначительными, хотя и приводили в течение длительного времени к формированию довольно четких антропологических типов отдельных этносов.

С началом Великого переселения как следствие этнической суперпозиции родственные языковые общности начинают приобретать разные антропологические признаки и при этом некоторые из них с антропологической точки зрения могут быть сближены с этносами отдаленных языковых семей и групп. Исследование, например, антропологических типов южных славян показало их принадлежность к динарскому, средиземноморскому, нордическому и карпатскому типам европеоидной расы не в соответствии с их языком, а по территориальному признаку, когда к определенному расовому типу принадлежат соседние неславянские и даже неиндоевропейские народы (Дяченко Н.И., 1990, 26-27). С другой стороны, чехи, оставаясь родственными по языку южным славянам, стали в значительной мере отличаться от них по внешнему виду и душевным качествам и в тоже время стали похожи на соседние народы – южных немцев и венгров (Korčák Jaromír, 1940, 11).

Однако антропологические признаки приобретают большую доказательную силу при рассмотрении этногенеза тюркских народов. Известно, что монголоидные признаки очень устойчивы и избавиться от них нелегко – даже после интенсивной метисации этноса монголоидной внешности с европеоидами в его среде остается хотя бы небольшое число индивидуумов, имеющих эпикантус или складку верхнего века (признаки монголоидной расы). Указанных признаков практически не имеют турки, туркмены, гагаузы, карачаевцы, балкарцы, кумыки в отличие от других тюркских народов. Уже сам по себе этот факт говорит о том, что предки этих народов не могли быть монголоидами, и заставляет отнестись серьезно к возможной принадлежности прототюрок к европеоидному типу.

В других же случаях приобщение антропологических данных может только осложнить ситуацию, ибо, хотя антропологическая и этническая категории взаимосвязаны, они, как правило, не совпадают (Королюк В.Д., 1985, 134). Бессистемные и произвольные сочетания разнородных фактов разных наук не могут привести к желаемым результатам, ибо обычно подбор фактов делается под какую-то гипотезу (слава Богу этих фактов хватает на разные), в то время как нужно связать между собой все более важные факты, но это будет возможно лишь тогда, когда проблема будет решена полностью каким-то новым методом.

Многие лингвисты прибегали к экстралингвистическим методам, в частности, старались связать данные лингвистики с данными археолигии (Bosch-Gimpera P., 1961 и др.) или биологии (Thieme Paul, Mann Stuart E., 1943;. Рассматривая общеиндоевропейские слова для определенных видов растений или животных, они локализовали ее в соответствии с ареалами распространения рассматриваемых видов. Эту методику раскритиковал Кронассер, справедливо указывая, что время появления названий растений и животных в индоевропейских языках не всегда может соответствовать времени проживания их на своей прародине (Kronasser Heinz, 1968, 491-506. Более перспективным для поисков прародины как индоевропейцев, так и других народов, было бы рассмотрение названий тех видов, которые являются в их языках заимствованными, поскольку в большинстве случаев эти виды не были распространены на первоначальных местах поселений, и тогда следовало бы ограничить территорию поисков за счет исключения из нее ареалов распространения этих видов. Такую методику применил Мошинский в поисках прародины славян (Moszyński Kazimierz, 1957).

Вопросам этногенеза посвятили свои исследования многие слависты. Для общего представления о масштабах работы, проведенной славистами разных отраслей науки в 20-м веке, можно рекомендовать роботу В.Манчака (Manczak Witold, 1981, 8-12). Здесь можно найти обзор теорий и идей относительно места прародины славян или индоевропейцев многих исследователей этих вопросов: Арумеа, Бернштейна, Билинского, Брюкнера, Будимира, Вернера, Гимбутас, Годловского, Голомба, Генселя, Дворника, Девото, Дейни, Ентвистла, Камоцкого, Кипарского, Кобычева, Коваленко, Костржевского, Кухаренко, Лекова, Лера-Сплавинского, Ловмянского, Мавродина, Махека, Младенова, Морисона, Мошинского, Налепы, Нидерле, Отрембского, Петрова, Пизани, Поповича, Поулика, Прохазки, Роспонда, Рудницкого, Сафаревича, Седова, Сковронека, Топорова, Траутманна, Удальцова, Удольфа, Фасмера, Филина, Фурдаля, Хмелевского, Чекановского, Шевелева, Шрамма, Штибера, Яжджевского и других. Кроме того, В. Манчак также приводит взгляды относительно времени существования праславянского языка и начала его членения на отдельные славянские таких ученых как Бирнбаум, Вердиани, Георгиев, Лабуда, Лампрехт, Оссовский, Сенн. (Там же, 12-14).

Конечно, далеко не все слависты, которые сделали заметный вклад в теорию происхождения славянских языков, приведены в этих списках. Для примера можно назвать еще некоторые имена и их, возможно, и не основные труды (Баран В.,1986; Гиндин Л.А., 1990-2; Horálek Karel, 1983; Иллич-Свитыч В.М., 1959; Коломиец В.Т., 1983; Krajčovič Rudolf, 1983; Мартынов В.В., 1982; Mečkovska Nina, 1985; Мельничук О.С., 1966, 1982, Новаковић Реља,1973; Popowska-Taborska Hanna, 1991; Smal-Stocki S., 1913; Третьяков П.Н., 1982; Трубачев О.Н., 1990; Chropovski Bohuslav, Peter Šalkovski, 1983). Со взглядами относительно вопроса этногенеза славян советских ученых можно познакомиться также в разделе первом книги под названием "Давнее славянское этническое сообщество" работы коллектива авторов Института славяноведения и балканистики (Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья, 1982). Там приведена также широкая библиография по этому вопросу.

Из востоковедов, работы которых использовались в проведенных исследованиях, нельзя не назвать имена выдающихся ученых сэра Джерарда Клосона, Эрванда Севортяна, Николоая Баскакова, Сергея Старостина, Джой Эдельман, Веры Расторгуевой, Льва Гумилева, Агатангела Крымского, Омеляна Прицака, Карла Менгеса. Последний был также и авторитетным славистом, его очерк ранней истории славян является хорошим примером сжатого, но всестороннего изложения своих собственных взглядов на развитие этногенетических процессов в Восточной Европе (Менгес К.Г., 1979, 20-58). Большой вклад в изучение финно-угорских и тюркских языков внесли известные венгерские языковеды Й. Буданц, С. Гомбоц, Янош Харматта, Андраш Рона-Таш, финн М. Рясянен и многие другие, с работами которых мне не пришлось познакомиться.

В данной работе изложение начинается с рассмотрения родства ностратических языков, т. е. индоевропейских, алтайских, уральских, семито-хамитских (афразийских), картвельских и дравидийских. Возможность родства отдельных языковых семей допускалась некоторыми учеными уже в прошлом веке. По словам М.С.Андронова, "Р.К.Раск выразил предположение о возможной связи дравидийских. языков со "скифскими", то есть финно-угорскими, тюркскими, монгольскими, тунгусо-маньчжурскими" (Андронов М.С. 1982, 184). Раск преждевременно умер в 1832 г. Хотя он побывал в Индии, но никогда не использовал своих возможных знаний санскрита, следовательно, неизвестно насколько он мог знать дравидийские языки, да еще и "скифские", чтобы говорить об их родстве. Возможно, это была просто прозорливость гениального ученого. Больше оснований относительно необходимости исследований языков разных семей имели ученые более позднего времени, в частности об этом писал и Л.А.Булаховский (Булаховський Л.А., 1977). Были сделаны и первые шаги в этом направлении. Однако основоположником обстоятельных комплексных исследований ностратических языков считается В.М.Иллич-Свитыч (Иллич- Свитыч В.М., 1971). Правда, далеко не все языковеды согласились с возможностью существования такой языковой макросемьи. Критически отнесся к этой идее, например, Б.А.Серебрянников : "Генетическое родство так называемых ностратических языков убедительно не доказано" (Серебренников Б.А., 1982, 62). Даже родство уральских и алтайских языков не признается однозначно, ибо относительно нее существуют две точки зрения. "Согласно одной, которая основывается на данных сравнительно-исторической лингвистики, эта связь является генетической. В соответствии с другой черты сходства… объясняются их длительными контактами" (Барта А., 1985, 11).

Тем не менее, пионерские исследования Иллича-Свитыча продолжили некоторые советские исследователи во главе с В.А. Дыбо, а также группа американских под руководством В.В.Шеврошкина, которых со временем поддерживало все больше ученых, среди которых был А.С.Мельничук, который считал, что "скептическое отношение к сравнению разных языковых семей было обусловлено принципиальной неподготовленностью компаративистики к выходу за пределы отдельных языковых семей", а теперь полученные "своеобразные и убедительные фактические данные, которые красноречиво свидетельствуют о единстве происхождения всех современных языковых семей мира" (Мельничук А.С., 1991, 27, 28). Идею ностратического сообщества поддерживает также Г.Бирнбаум: "представляется все более оправданным постулировать общую языковую основу для тех языков, которые мы называем ностратическими" (Бирнбаум Х., 1993, 5). Практически исследуют эти языки И.М.Дьяконов, Л.С.Николаев, С.А.Старостин, В.Орел (Орел В.Э. 1990, Ирен Хегедюш (А. Hegedus Iren, 1990), и другие специалисты.

Следует сказать, что ученые больше всего внимания уделяли противоречивому вопросу прародины индоевропейцев и меньше, скажем, локализации прародины носителей языков уральской или алтайской семей, сами названия которых говорят о предполагаемых местах их формирования, хотя, например, венгерские ученые издавна настойчиво ищут более конкретное место прародины своего народа, язык которого принадлежит вместе с другими финно-угорскими та самодийскими языками к большой уральской семье. В алтайскую семью входят тюркские, тунгусо-маньчжурские и монгольские языки, к которым в последнее время присоединяют японский и корейский. Но если вопрос о прародине этих языков не вызывает больших споров, то нет согласия в том, что языки действительно генетически родственны. Согласно Б.А.Серебренникову «родственными могут быть только языки, которые происходят из одного источника или из одного языка-предка» (Серебренников Б.А., 1982, 7) , и он не уверен в родстве трех групп алтайских языков, указывая при этом, что сами алтаисты не пришли к согласию в этом вопросе, ибо, по его словам, Н.А.Баскаков считает генетическое родство алтайских языков доказанным, а А.М.Щербак пришел к выводам, которые не подтверждают родство монгольских и тюркских языков (Серебренников Б.А., 1982, 42). Для Н.Д.Андреева этот вопрос не вызывает сомнений. Более того, он считал, что раннеалтайский, раннеуральский и раннеиндоевропейский праязыки были ветвями так называемой "бореального праязыка" (Андреев Н.Д., 1986, 4). Этот праязык якобы распространялся на такую огромную территорию, что немедленно встает вопрос, почему она разделилась с самого начала только на три, а не большее количество языков, ведь поддерживать единство каждой из них при отсутствии средств коммуникации во времена от конца верхнего палеолита до мезолита и раннего неолита было просто невозможно. Вот как представлял себе Н.Д.Андреев эту территорию :

В географическом плане ареал распространения бореального праязыка представляется таким, что простирался от Рейна до Алтая, при этом та часть бореальных племен, которая позже отделилась как носитель алтайской ветви бореального праязыка, кочевала между Уралом и Алтаем, вторая часть, которая позже превратилась в носителей уральской ветви, располагалась между Днепром и Уралом. Что же касается племен, языком которых со временем стал раннеиндоевропейский язык, то они находились между Рейном и Днепром (Андреев Н.Д., 1986, 277).

Однако большинство специалистов не может принять такую возможность, считая, что для формирования языковой общности необходимы достаточно тесные контакты между людьми. Поскольку этот вопрос имеет немаловажное значение для истории языков и мы его всегда будем иметь в виду, не лишним будет рассмотреть мнение авторитетного лингвиста:

Для всякого, кто считается с реальными языковыми фактами, изучаемыми в их современных взаимосвязях, очевидна иллюзорность «единого» праиндоевропейского языка в III тысячелетии до н.э., когда возможность связи между людьми, которые должны были на нем говорить на территории, простирающейся от Рейна до Кавказа, была ничтожно мала не только по сравнению с сегодняшним днем, но даже с возможностью связи в Римской империи, или в германских, или в славянских областях в эпоху Средневековья (Пизани В., 1966, 9)

В. Пизани, оспаривал существование праиндоевропейского языка только потому, что в его время многие лингвисты, разделяли мнение Андреева о существовании такого языка именно на большой территории. Но если предположить, что праиндоевропейский язык сформировался на небольшом пространстве, то рассуждения Пизани теряют свою весомость именно для этого случая, но остаются релевантными всегда, когда допускается существовании общего языка на большой территории в предысторическое время:

В доисторический период, в условиях племенной раздробленности и примитивности средств передвижения, возможности языковых контактов и, следовательно, большого распространения языковых фактов ограничены (Агабекян М.А., 1974, 8).

Гамкрелидзе и Иванов обосновывают вывод о большей компактности первобытной территории распространения общей языковой системы "типологическими данными об исторически засвидетельствованных процессах распространения родственных языков и заселения их носителями больших территорий" (Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В., 1984, XCIV).

Однако были и попытки дать пространственное представление о родстве языков одной семьи, что тоже использовано для поиска мест формирования этих языков. Можно указать на работу Г. Хирта, который, кажется, первым представил графическую схему родства индоевропейских языков (Hirt H., 1905, рис. 2). Почти подобную схему родства построил и Лер-Сплавинский (Lehr-Splawinski T., 1946, 52). Существенная разница между этими обеими схемами в том, что у польского ученого подан ареал тохарского языка, которого у Хирта нет вообще, а также в размещении балтийского и славянского языков – Хирт размещает ближе к германцам балтов, а Лер-Сплавинский, наоборот, – славян. Подобные схемы родства составляли и другие ученые, или давали их в описательном виде, как это сделал, например, В.Порциг (Порциг В., 1964). Причиной неудач языковедов была попытка решить все эти сложные проблемы объединением и осмыслением слишком глубоко, но неравнозначно и методически разнородно изученных частных вопросов. Возможно, такие углубления имели другие принципиальные причины, но то, что такой тип исследований является действительно очень распространенным в отличие от проведения широкомасштабных языковых исследований без особенного углубления в узкие вопросы, тревожил и В.Манчака, когда он писал :

Значительное количество языковедов убеждено, что можно успешно отдавать себя детальным языковедческим исследованием, не беспокоясь о проблемах общего языкознания (Manczak Witold, 1981, 95).

Как пример подобных исследований можно привести углубленное изучение этимологий таких славянских слов как телега, конопля, хмель, сапог, чобот. Понимание путей заимствований этих и других популярных в употреблении странствующих слов возможно лишь после того, как будут известны места поселений разных народов на определенных участках хронологической шкалы. Обратный путь бесперспективен. Подобие названий русского сарафана и индейского серапе было бы необъяснимо и загадочно и наверное признавалось бі случайным, если бы мы не знали, что схожие слова для обозначения верхней одежды имеются в испанском, арабском, фарси и русском. Зная области распространения этих языков, мы можем легко понять, что все эти слова должны иметь общий источник заимствования в арабском языке, из которого слово одним путем попало в испанский, а из него в языки индейцев Америки, а другим – в иранские языки, из которых (возможно, через тюркские) – в русский.

В проводимых исследованиях сделана попытка решения проблемы ab ovo построением гипотетической схемы дивергентного развития того языкового родословного дерева, ветвями которого являются бесспорно те языки, которые нас особенно интересуют, с учетом неминуемой конвергенции между всеми ветвями, неопровержимые факты которой дают нам надежные ориентиры правильности расположения разветвлений языков. Кроме того, вся эта схема, по крайней мере, не может противоречить и археологическим фактам, поэтому эти факты приобщались в меру компетентности автора. Однако специфика проведенных исследований требовала большего труда со словарями, как и с двуязычными, так и с этимологическими. Полный перечень использованных словарей подан в списке литературы в подразделе А (Лексикография). В подавляющем большинстве случаев в тексте на них ссылок не будет, но при ссылках перед фамилией автора будет стоять буква А. Собранный в словарях в результате титанического труда составителей материал является бесценным фондом для языкознания. Обработанный и систематизированный, он может стать тем фундаментом, на котором может быть построена теория и история развития всех языков мира.

Исследование языков лексико-статистическими методами имеет то преимущество, что этот материал богат и дискретен, поэтому легко поддается математической обработке, а по закону больших чисел даже случайная часть данных не может исказить их внутреннюю систему, если она действительно имеется. Однако среди определенной части языковедов господствует мысль, что лексика слишком ненадежный материал для проведения исследований. Из трех элементов языка: грамматики, звукового ряда и словарного состава А.Мейе самым стойким считал грамматику, а наименее стабильным – словарный состав, указывая, что бывают случаи, когда вся лексика принадлежит к иной группе языков, нежели грамматика (Мейе А., 1954). Почти то же самое повторяет Н.А.Кондрашов :

Лексика более всего поддается всякого рода влияниям. Иногда процент заимствованных слов в словарном составе того или другого языка может превысить процент собственной древней лексики (Кондрашов Н.А., 1979, 187).

Недостатками лексики как материала исследований по мнению П.В.Куркиной является ее несистемный характер, неполнота фактической базы лексикографических источников, а также отсутствие надежных критериев для разграничения архаизмов и новообразований, а также возможность потери слов (Куркина П.В., 1985, 68). Вероятно все языковеды разделяют эти мысли, но имеют разное представление о степени неустойчивости лексики. Чтобы убедиться в том, что лексика достаточно стабильна для проведения исследований, примем во внимание временные масштабы стабильности звукового состава. Вот, что писал В.И. Абаев :

Фонетические изоглоссы, как показывают наблюдения, очень стойко держатся на определенной территории, в то время как этнический состав населения на этой территории может многократно меняться. Так в Индии и в смежных областях Ирана мы имеем уже несколько тысячелетий стойкий ареал церебральных согласных (А. Абаев В.И., 1965, 48).

Если фонетические изоглоссы держатся по несколько тысячелетий, то и определенная часть слов из словарного состава должна была бы держаться тоже несколько тысячелетий. Темпы изменения словарного состава, связанные с появлением новых слов и значений и утратой старых, не могут быть слишком высокими. Морис Сводеш, который специально занимался изучением изменений лексического ядра языка, писал:

У старшего и младшего поколения часто наблюдаются различия в лексике и в употреблении слов, но эти различия никогда не достигают таких размеров, которые явились бы причиной для нарушения взаимной понимаемости языка. Это обстоятельство максимально ограничивает скорость изменения языка (Сводеш Моррис, 1960-1, 44-45).

Необходимость речевого единства представителей разных поколений, живущих в одно время, приводит к возникновению такой особенности языка, которая названа законом стабильности. Согласно этому закону в языке не происходит слишком резких качественный и количественных изменений. Появление новых слов и значений не означает автоматического исчезновения отживших. Они еще достаточно продолжительное время присутствуют в языке, хотя могут принимать новые значения или новую стилистическую окраску. В процессе проведенных исследований целенаправленные поиски таких дериватов часто заканчивались успешно. Например, в современных украинском и белорусском языках исчезло древнее, еще индоевропейского происхождения, праславянское слово *rъžь для обозначения ржи. В других славянских языках это слово сохранилось (рус. рожь, болг. *rъžь, пол. rża, чес. rež, слц. raž и т. д.), есть оно и в германских и балтийских языках. В таких условиях вероятность того, что это слово никогда не существовало в украинском языке, очень мала. Попытки найти его дериват увенчались успехом – в украинском языке существует слово суржик, которое теперь означает смешанный украинско-русский язык, а раньше оно означало смесь ржи и пшеницы (А. Грінченко Б.Д., 1958). Следовательно, опыт работы над лексикой показал, что в тех случаях, когда в одном из родственных языков недостает слова определенного корня имеющегося в других языках, то скорее всего слов этого корня либо вообще никогда в данном языке не существовало, либо они просто не найдены, чем они в этом языке бесследно исчезли.

В предлагаемой работе автор рассматривает вопрос этногенеза нескольких десятков современных народов преимущественно в языковом аспекте. Антропологические факты приводятся по большей части как дополнение к результатам, полученным другим путем. Поэтому когда в работе будет идти речь, например, о прародине какого-то этноса, то это следует понимать так, что на данной территории из прежнего праязыка вычленился первоначальный диалект, из которого позже в силу сложных языковых процессов развился язык этого этноса. И этот первоначальный этнос, который был носителем того диалекта, мог принадлежать совсем к другой антропологической расе, чем его более поздние языковые потомки. Как отмечал В.Д.Королюк :

Язык и культура могут распространяться независимо от антропологических типов, но антропологические типы никогда не распространяются без культуры и языка (Королюк В.Д., 1985, 131).

Многие, полученные в ходе исследований, результаты определялись закономерностью миграционных процессов, которую украинские историки для Украины определили следующим образом:

… население Украины никогда не было этнически и культурно однородным. Но при этом не зафиксировано ни одного факта совершенной смены этносов – какая-то часть того или другого племенного образования обязательно оставалась на своих исконных местах,.. нередко смешиваясь с пришельцами. Тем самым обеспечивалась непрерывность исторической памяти, органическая передача в наследство новому населению культурно-мировоззренческого, жизнедеятельного генофонда региона (Толочко П.П., 1994, 7).

То же самое следует сказать и о технологиях производства, культуре хозяйствования, жилищном строительстве, эстетических преференциях, верованиях. Климат, почва, растительность, ландшафт, состав производственного сырья, строительных материалов, натуральных красителей оставались теми же для любого населения, поэтому полученный предыдущими жителями опыт передавался легко и усваивался пришельцами очень органично. К примеру, нет совершенно никаких свидетельств о каких-либо языковых связях украинцев с носителями трипольской культуры, но тем не менее «целый ряд элементов трипольской культуры – система хозяйства, топография поселений, декоративная роспись строений, характер орнаментальных мотивов раскрашенной керамики и т. д. – стали органической принадлежностью украинского народа» (там же, стр. 8). Такая связь будет еще более убедительной, если будут найдены посредники, через которых культурная традиция была передана украинцам. Вопрос поиска таких посредников всегда имеется в виду в продолжающихся исследованиях предысторических этногенетических процессов в Восточной Европе.

Возможность восстановления предысторических этногенетических процессов предопределена обликом земной поверхности, который, в свою очередь, является следствием длительных и основополагающих геологических и геоморфологических процессов. Как оказалось, эти процессы подвержены определенной закономерности, как во временном, так и в пространственном измерении. Эта закономерность позволила применять фрактальную модель для изучения поверхности Земли. «Фрактальная геометрия природы», описанная Б. Мандельбротом (Mandelbrot B. B., 1982) и предопределила, кроме всего прочего, также структуризацию населения Земли по языку.

Согласно Радану Квету, идущего по стопам Мандельброта, всю земную кору можно расчленить по многочисленным разломам – геологическому феномену принципиального значения. Густая сеть разломов предопределяет конфигурацию гидрологической сети как главной характеристики преобладающих типов ландшафта на планете. С гидрологической сетью связывается сеть предысторических троп, которая одновременно служила средством передачи информации между отдаленными человеческими коллективами:

В истории человечества первоначальная сеть троп стала первой информационной сетью. Она не имела главной целью торговые и военные отношения: всевозможный технологический опыт, как, понятно, и культурный, вел к единению мыслей, идей, философских и религиозных воззрений, точно так же, как и художественных вкусов. Указанные четыре сети – синергетически связанные- управляли процессами на местности (Květ R. , 1998, 43).

К этому надо добавить, что образованная сеть разломов в земной коре и связанные с нею сети рек и троп не вели к всеобщему единению человечества, поскольку горные хребты и большие реки препятствовали такому единению, и оно развивалось на довольно небольших ареалах, образованных трудно преодолимыми природными границами. Именно такая особенность ландшафтов создавала условия для членения первоначально единых праязыков человека на отдельные языки возникающих на замкнутых ареалах этнических группировок. Следует также при случае отметить, что сток водных потоков в огромном большинстве случаев направлен в сторону морей и океанов, а не к большим внутренним водоемам. Это обусловлено тем, что разломные зоны имеют тенденцию к понижению от самых высоких точек до уровня моря, что ведет к сосредоточению водных потоков и формированию гидрографической сети именно такой конфигурации, которая отвечает указанной закономерности (Květ Radan, 2000, 294). Трудно поверить, что эта закономерность является случайной, поэтому в ней должно усматривать замысел Высшего Разума, точно также, как и в структуризации человечества по разным признакам, в том числе и по языку.

При изложении постоянно будет присутствовать так называемая "семантическая проблема", возникающая всегда при использовании новых методов или принципов, а также при описании полученных с их помощью результатов.

Эта проблема заключается в том, что смысл слов и понятий которыми мы пользуемся, зависит от наших предшествующих представлений, а они-то могут оказаться ошибочными (Чу Джеффри, 1968, 46).

Автор этих слов в своей работе просит снисходительного отношения читателей к используемой неточной терминологией. Я повторяю вслед за ним эту просьбу, но все-таки попробую дать некоторые объяснения. В частности, будем иметь в виду, что понятия «племя», «этнос», «народ» не являются естественными признаками этно-социальных групп населения на определенной территории и являются абстрактными определениями, часто понимаемыми по-разному. В отличие от этого язык и территория его распространения являются естественными признаками, поэтому когда мы будем говорить о носителях определенного языка в его различных формах, мы нередко будем употреблять современные названия народов, в случаях, когда будет отсутствовать устоявшаяся терминология. При этом будет подразумеваться группа людей говорящих на определенном языке без учета их антропологических или этнографических признаков. Кроме того, во избежание громоздких фраз типа : "Носители праязыка, который позже расчленился на диалекты а, б, в, г, д, которые впоследствии развились в языки А, Б, В, Г, Д, из которых языки Б, В, Г и Д со временем исчезли, проживали в ареале Х" мы будем употреблять упрощенную, хоть и не совсем точную фразу: "Носители праязыка А проживали в ареале Х". При этом мы будем понимать, что А в данном случае просто условный идентификатор. Из других условностей следует указать также на то, что нередко будут объединяться в один язык тохарские языки А и В, мордовские эрзя и мокша, коми зырянский и пермяцкий, верхне- и нижнелужицкий, как таковые, что бесспорно имеют общее происхождение, а определение времени и места их расчленения нуждается в отдельных исследованиях другими методами. Возможно, что мои работы будут читать не только специалисты, поэтому автор считает необходимым иногда давать вступительные объяснения для лучшего восприятия материала и любителями