Древние тюркско-славянские языковые связи

Сокращения, принятые в текстах

Первым на древние связи славянских и тюркских языков обратил серьезное внимание чешский исследователь Й. Пайскер (J. Peisker, 1905). Его взгляды были раскритикованы, в частности Л. Нидерле, поскольку считалось, что славянско-тюркских контактов быть просто не могло, если речь шла о каком-то “туранском сближении”. Принимая во внимание присутствие древних скифов-проточувашей на территории нынешней Западной Украины (Стецюк Валентин. 2000, 18-20), давние контакты западных славян с тюрками (тюркоязычными скифами) имеют реальную основу и объяснение. Значительная часть проточувашей оставалась на местах прежнего поселения до прихода славян после того, как другая их часть ушла в степи. Определенный период они проживали в тесном соседтве с украинцами, пока совершенно не ассимилировались среди них. За это время украинцы и ближайшие соседи усвоиди от проточувашей некоторые элементы культуры и языка. Скифы говорили на древнечувашском языке, который более других тюркских сохранил особенности древнетюркского. Его продолжением в настоящее время является чувашский. Такого мнения придерживаются далеко не все тюркологи. До сих пор окончательно не решен вопрос является ли чувашский тюркским языком, как и любой другой, или образует отдельную группу, занимающую особенное положение между тюркскими и монгольскими в алтайской языковой семье. Соответственно, отношение к чувашскому лексическому материалу остается сдержанным (Stachowski Marek. 2019, 7). Данная работа является одной из призванных изменить существующее положение. Подобную же цель преследует статья Чувашско-германские языковые соответствия. В основе обоих работ лежит факт присутствия древних тюрок в Европе в доисторические времена.

Тюркские языковые влияния на славян охватывают очень широкий период, но позднейшие тюркские заимствования, которых очень много как в южнославянских, так и в восточнославянских языках, могут быть объяснениы известными историческими обстоятельствами. Наиболее древними могут быть только те из них, которые имеются в чувашском, те же, которые не имеют в нем соответствий, должны быть заимствованиями исторического времени. Более всего таких слов в русском языке. К ним можно отнести, например, такие как, байбак, барсук, бугай, каблук, кушак, палач, сундук, чулан и многие другие. К этому классу надо отнести слово колпак, отстутствующе в Древнетюркском словаре. Хотя в чувашском языке имеется слово калпак, оно является заимствованным из татарского позднейшего времени (Севортян Э.В. 1997, 236). В то же время, наличие лексических соответствий чувашским словам в западных славянских языках может пролить свет на процессы доисторические. Правда, тюркизмы могли проникать в польский язык через украинский, а в словацкий и чешский – через венгерский. Например, слц. čakan "мотыга" явно тюркского происхождения (чагат. čakan "боевой топор"), но есть венг. csakany, поэтому это слово нельзя принимать во внимание. То же самое можно сказать и о слц., ч. salaš, рус. шалаш "хижина", которому есть соответствия и в тюркских, и в венгерском языках. Таких слов много, однако, есть в этимологическом словаре Махека примеры тюркизмов, пути проникновения которых в чешский и словацкий языки остаются загадочными (Machek V., 1957).

Однако в чувашском языке имеются слова без надежных параллелей в других тюркских языках, которые имеют соответствия в украинском. В данном исследовании в основном будут рассматриваться славянские соответсвия именно чувашским словам. Заимствования могли быть обоюдными. При этом следует напомнить, что в языках населения Восточной Европы существовал специальный звук, шипящий вибрант rz/rs, который мог в разных языках переходить либо в r/l , либо в s/š (Стецюк Валентин. 2000, 29, 55). То, что такой звук мог существовать, подтверждает польская и чешская грамматики, которые предусматривают обозначение rz и ř для определенной фонемы, которая заменила в чешском и польском языках праславянский мягкий r’. В чешском языке ř соответствует звукам rž и rš, а польский rz – звукам ž и š. Поскольку древние предки современных чехов заселяли ареал недалеко от ареала скифов-проточувашей (там же, 38), замена праславянского r’ на rz могла произойти под влиянием проточувашского субстрата, а в польском языке подобное явление произошло под влиянием чешского. Существование особенного звука, похожего на r подтверждает и армянская орфография, которая различает два звуки, r и rr (долгое). И для написания арм. antar «лес», слова, имеющего тюркское соответствие в гаг. andyz, употребляется именно долгий rr, чем и отражается тот факт, что в данном случае в языке протоармян имел место кроме обычного сонорного r, также несколько иной звук, что свидетельствует в пользу гипотезы о существовании в тюркском языке звука rz/rs. Предки армян и гагаузов были соседями на прародине (Стецюк Валентин. 1998, 52,56), что предопределило наличие соответствий в их языках. Тюрки, которые переселились в Азию, принесли эту особенность своей фонетики также и туда. Древние предки монголов и тунгусов, позаимствовав много тюркских слов, артикулировали этот звук с самого начала как r, в то время как проточуваши упростили произношение rz/rs в обычный r значительно позже, но одинаковый результат замены сложного звука на более простой теперь дает основание говорить о мнимых чувашско-монгольських связях, которые на самом деле никогда не имели места. В ученом мире явления мнимых переходов z в r и наоборот называются ротацизмом или, соответственно, зетацизмом. Ниже приводится список обнаруженных древних тюркско-славянских лексических соответствий, который, естественно, будет постоянно дополняться новыми находками. Из фонологических особенностей приведенных примеров, кроме встречающегося шипящего вибранта rz/rs, обозначаемого буквой ř, можно обратить внимание на довольно частый переход b↔ m и на то, что в чувшском языке глухие звуки перед гласными произносятся почти как звонкие, что не нашло отражения в орфографии..

В приведенном ниже списке тюркские слова, приводимые в соответствие к славянским, в подавляющем большинстве, в соответствии с имеющимися возможностями сводятся к общетюркским и межтюркским односложном лексическим основам (отло) так, как это принято в выпусках Этимологического словаря тюркских языков в латинской графике (Севортян Э.В. 1974 – 2003). Древнетюркскими обозначены слова взятые из древнетюркского словаря (Наделяев В.М. и др. 1969)

Укр. бабай “дед”, по большей части употребляется в смысле “страшный дед”, которым пугают маленьких детей – др.-тюрк. baba "отец", туркм. baba "отец", "дед", кбалк. "прадед", чув. папай “дед”, отло baba У скифов, предков чувашей главным божеством, по свидетельству Геродота, был Папай. Предки украинцев чужого бога не почитали, но, очевидно, боялись, придавая ему страшные черты.

Укр. бачити, пол. baczyć, рус., слц. bačit', и др. “смотреть, обращать внимание” – др.-тюрк., тюркм., кирг. и др. bak- "смотреть", "обозревать", чув. пăх "смотреть", отло baq "смотреть", "видеть", высматривать".

Укр. (зап. диалект), батяр, пол. batiar, baciarz “молодой человек легкого поведения, повеса” – чув. матяр “легкомысленный, ветренный”. В этимологических словарях чувашского языка это слово не рассматривается, но приводится чув. матур "молодец", "бойкий", "красивый", "сильный", которое сравнивается с чув. паттăр "герой, богатырь", (Егоров В.Г. 1964., Федотов М.Р. 1996, Т.I, 345) восходящее к отло batur "герой, богатырь".

Псл bъrzъ, рус. борзой, укр. борзий "быстрый", ч. brzy "скоро", пол. bardzo "очень" и др. слав. – чув. пăр из *пăрз "о моментальном действии". Родство славянских слов с буря отвергается, но возможна связь с лат. brevis(Фасмер М. 1964, 194), что очень сомнительно.

Рус. брага, укр. брага – Макс Фасмер допускает происхождение слова от чув. пěрага “брага, жидкое пиво” (Фасмер М.. 1964. 205). Очевидно, он имел в виду чув пăрака "барда". В этимологических словарях чувашского языка это слово не рассматривается.

Рус. бугор, укр. бугір, укр. диал. магура "гора" – др.-тюрк. bükri "кривой", "изгнутый", "горбатый", кирг. bükür "горбатый", тат. börre "горбатый", "сутулый", чув. мăкăр “бугор, шишка”-

Укр. будз “свежий овечий сыр” (изготовляется в форме головки)– чув. пуç “голова”, восходящее к отло baš "голова", "вершина", "начало".

Рус., укр. ватага “толпа, группа” – М. Фасмер предполагает древенечувашское происхождение слова (Фасмер М.. 1964. 278). Ср. ст.-чув. *vătağ “семья, дом”, др.-тюрк. otağ "шатер", "жилище", туркм. otağ "комната и др. восходящие к отло otağ "шалаш", "жилище", "очаг", "стан".

Рус. вереница – чув. *vĕren “веревка, канат”. Вопреки Фасмеру чувашское слово связывается с отло urğan "канат", "аркан", "трос" (Егоров В.Г. 1964, 523;Федотов М.Р. 1996, Т.I, 117).

Укр. вирій, ірій “сказочная страна, куда летят птицы осенью, теплые страны" – Происхождение этого слова имеет такое объяснение. В чувашском языке есть слова ir "утро" и uj «поле, степь». М. Фасмер предполагает первоначальную форму слова как *vyroj. Тогда чувашское *iroj могло означать "утренняя (т.е. восточная или южная) степь". Когда славяне еще жили в лесной зоне, они могли видеть, как птицы осенью летят куда-то на юг, в степи и тогда они говорили, что птицы летят в “ирий”.

Псл. vьrĕti, укр. вріти, ч. vřiti, wrzeć “кипеть” – чув. вĕре “кипеть”. Славянские слова имеют соответствия в балтийских, а происхождение чувашского слова неопределенное.

Псл. gǫba, пол. gęba, укр., рус. губа, ч. houba “губа, гриб” – чув. кăмпа “гриб”. Чувашское слово "заимствовано в древности из восточнославянского языка когда там еще существовал носовой гласный звук Юс большой" (Егоров В.Г. 1964, 99).

Псл gǫsli, болг. гъсла, рус. гусли укр. гусль, ч. housle, слц. husle – чув. кĕсле 1.“гусли”, 2. "путы для овцы". Чувашское слово считается заимствованым из русского (Федотов М.Р. 1996, Т.I, 284; Егоров В.Г. 1964, 109). Это утверждение вызывает сомнение из-за наличия второго значения слова при том, что происхождение славянских слов гадательно. Истоки чувашской музыки уходят значительно глубже славянских (см. Следы культурных связей народов Восточной Европы в музыке.

Западнославянское *dъbati (укр. дбати, пол. dbać, ч. dbati) – чув. тăп "акуратний", "опрятный". Происхождение чувашского слова в словарях не рассматривается. Происхождение славянских слов предполагатся от исходного значения "искать", "получать", "исследовать местность" (Мельничук О.С.. 1085, 15-16). Это дело веры

Сл. *zerz “железо, ржавчина”. Большинство лингвистов восстанавливают славянское слово для названия ржавчины в форме *rъdja в соответствии с пол. rdza, болг. rъžda, рус. ржа, укр. іржа, ч. rez, при славянском *ruda “руда”. Но в верхне-лужицком языке имеется слово zerz “ржавчина”, которое не может быть дериватом слова *rъdja. Корень славянского слова имеет тюркское происхождение. Тюрки употребляют слова jez, zez, čes (чув. йěс) для названия меди или бронзы, которые происходят от древней формы jerz/zerz. Индоевропейцы позаимствовали это слово из тюркских языков во времена, когда еще не была известна технология выработки железа и использовали его для названия меди и бронзы. Позже это слово было перенесено в некоторых индоевропейских языках на название железа (подробнее о индоевропейских названиях металлов). Именно первоначальная тюркская форма названия меди сохранилась в лужицком слове zerz “ржавчина”. Эта форма трансформировалась в славянских языках в *zelz-o со значением “железо” (Укр. залізо, рус. железо, болг. желязо, пол. żelazo и т.д.). С другой стороны, древняя тюркская форма слова zerz в слегка измененной форме сохранилась в укр. жерс-ть “жесть” (русское слово утратило r). Для ученых остается загадкой, откуда же в украинском слове появилось r, если и русское, и украинские слова происходят от тюрского žes, что в принципе признается.

Сл želězo “железо” (рус. железо, укр. залізо, пол. żelazo и т.д.) – см. zerz.

Укр. каганець, рус. каганец, пол., kaganiec, слвц., ч. kahan “простейший светильник с ручкой” – М. Фасмер считает это слово "темным", но допускает сравнение с чув. кăкан "ручка" (Фасмер М.. 1967. 155).

Укр. капар (диал.) “обедневший”, "жалкий", "ничтожество", рус. капара "болезненній человек" – чув. капар “жадный до еды”, "ненасытный". Происхождение чувашского слова в словарях не рассматривается.

Рус, укр. карман – чув. кăрман "плетенка", "кузов". Происхождение славянских слов из тюркских оспаривается, но убедительной этимологии не найдено (Фасмер М.. 1967. 201; Мельничук О.С.. 1085, 304).

Укр. кияк, киях, кіях “рогоз (Typha)” – чув. хăях “осока (Carex)”, кирг., казах., тат., башк. кыяк “осока (Carex)”. Осока и рогоз – похожие водные (болотные) растения. Судя по фонетике украинского слова, оно может быть заимствованным не из проточувашского.

Псл. *kъniga “книга” (рус., укр.. книга, пол. kniga, ч. kniha и т. д.)– М. Фасмер и другие лингвисты согласны с тюркским происхожденнием слова при др.-чув. *końiv (Фасмер М.. 1967. 263), однако Брюкнер отстаивает славянское происхождение слова от kna (kien), что выглядит надуманным (Brückner Aleksander. 1996, 278). По другой гипотезе подобие книги складкам части желудка жвачных животних, имеющего название книжка, дало основание для перенесение его на печатную продукцию (Мельничук О.С. 1985, 473). Должно было бы быть наборот.

Псл. *kobyla “кобыла” (укр., рус., ч., слвц. kobyla и т.д.), лат. caballus “конь”, перс. kaval “быстрый конь», гр. ιπποσ, фин. hepo, эст. hobu “конь” и др. – по одной из версий все эти слова признаются "бродячими" (там же, 476), однако они ведут свое происхождение от тюркского jaby “конь”, происхождение которого специалисты считают не ясным (Левитская Л.С. (Отв. ред.) 1989, 49). Также не ясным является источник заимствования в славянские языки.

Рус. ковер, ч., слвц. koberec, пол. kobierzec “ковер”, анг. cover "накрывать, крыть" – Макс Фасмер допускает булгарское происхождение славянских слов , но булгарского языка ниеогда не существовало, это выдумка лингвистов (див. Волжские булгары). Он имел в виду др.-чув. *kavêr ← *kebir родственное тюркским словам kiviz, kigiz “войлочное одеяло” (Фасмер М. 1967, 270). Сюда же др.-тюрк. küvüz "шерстяная подстилка". Очевидно исходная форма küvürz.

Рус. ковыль, укр. ковил, ковила, болг. ковил – Карл Менгес давал три возможных варианта тюркского происходжения этого слова (Менгес К.Г., 1978). Все три варианта далеки сематически и фонетически. (Ср. 1. уйг. qomy “быть в движении, беспокоиться”. 2. алт. gomyrğaj “растение с полым стеблем”, «дудка». 3. тюрк. qavla “терять, сбрасывать кожу, листья”). Проточувашский язык как источник заимствования подходит больше, поскольку чув. хăмăл “стебель, стерня” похоже на слово ковыль и по форме, и по содержанию больше. Слово этого корня имеется также и в татарском – qamlı.

Укр. колимага, рус. колымага, ст. пол. kolimaga, ст. ч. kolimah и др. “повозка разного типа” – многие ученые считают, что это заимствование из монгольского (монг. xalimag “калмык, собственно, высокая повозка”). Но путь проникновения монгольского слова в славянские языки остается темным. Скорее всего слово имеет проточувашское происхождение (чув. кÿл “впрягать”, юпах ← jubax “конь”). В таком случае монгольское слово является заимствованым из тюркских (jabaq, jaby “конь” широко распространенные слова в тюркских языках). Укр. кульбака "седло" того же происхождения.

Сл. korьcь рус. корец, укр. коряк, пол. korzec и др. слав. “ковш, кружка, мера зерна” – чув. курка “ковш”.

Укр., рус. корчма, пол. karczma, ч., слвц. krčma и т.д. “кабак, трактир” – лит. karčiama "корчма, кабак", подтверждает связь с з чув. кăрчама “брага”. А. Брюкнер указывает, что в церковно-славянском слово обозначало не только питейное заведение, но и сам хмельной напиток (Brückner Aleksander. 1996, 220).

Рус. костра, укр. костриця “льняная, конопляная костра”, пол. kostra “конопляная костра” и др. слав. – чув. кăштра “мякина, отходы”, очевидно, заимствованное ранее из фракийского (алб. kashtё “мякина, солома”).

Рус. крица “глыба железа, покрытая шлаком”, укр. криця “сталь” – чув. хурǎç, хурçǎ (тат. korıç, каз. quryš и др.) „сталь” (ранее „острый”), отло kurč "твердый", "сильный", "хрупкий", "сталь".

Рус., укр. куга, кука “рогоз (Typha)” – чув. кука, кр.-тат. kuğa, каз. qoğa “рогоз”.

Рос. кудрявый, серб., укр. кудра, ч. kudrna та ін., укр. кучерявий – Фасмер считал это слово родственным слову кудель, которое связывал с кудло (Фасмар М. 1967, 399). С ним согласен Мельничук (Мельничук О.С.. 1989, 123), но это срвершенно другое гнездо слов. На самом деле речь должна идти о заимствовании из проточувашского – чув. кăтра "кудрявый" было заимствовано в двух формах кутъра (дало кудря) и кутьра (дало кучера). То же происхождение имеет имя Екатерина.

Укр. кульбака – см. колымага.

Сл. kyta “пучок сена, кисть, букет” (укр., рос. кита, слвц., пол. kita и др.) – Фасмер связывал эти слова со словом кисть (Фасмар М. 1967, 240). Возможно, так оно и есть, но певооснова заимствована из проточувашского – ср. чув. кěтě “куст”.

Укр., рос. лад, пол. lad, ч. lad "порядок", "согласие" – "надежной этимологии нет" (там же, 447), но можно рассматиривать чув. лат, которое в определенном отношении было заимствовано из русского, но оригинальное значение было "прок, толк, польза", туркм. alat, тур. alet "инструмент", "прибор", "приспособление".

Псл. lava „скамья, полка” (рус., укр., lava, lavka, ч. lavice, слвц lavica и др.) – чув. лав, ăлав "воз", "подвода". Чувашское слово относится к отло ulağ "вьючное или верховое животное", "подвода", "средство" и др. (Севортян Э.В. 1974, 589). Примитивный воз был просто доской на колесах, отсюда и перенос значения. Можно принять во внимание отло ulağa "основание юрты", "стенка" (там же, 590).

Укр., рус. лоша “жеребенок”, рус. лошадь – чув. лоша “конь” (тур., тат и др. alaša). Заимствование из тюркских не оспаривается (отло alaša).

Сл. *malina “малина” (рус., укр. малина, ч., пол. malina) – чув. палан, тат. malan “калина”, кум. balam "бузина". Перенос значения тем более вероятен при распространенной рифме "калина–малина". Авторы этимологических словарей чувашского языка не осмеливаются признать тюркское происхождение славянских слов.

Ст. ч. maňas “франт, глупец” – чув. мăнаç “гордый”.

Псл. *morzъ “мороз” (рус., укр. мороз, пол. mróz, ч., слвц., болг., серб. mraz) – отло bu:z "лед". Учитывая долготу гласного, первооснову тюркских слов следует восстановитиь в форме buř, т.е. burz (чув. пăр, тат boz, тур buz “лед” и т.д.). Славянским лингвистам предоставляется возможность проявить свою фантазию в поисках более убедительной этимологии.

Укр. нехай “пусть” – чув. не “что” + хǎй “сметь”. См хай.

Укр. обід, рус. обед, пол. obiad и др. – чув. апат “еда, корм”. Авторы этимологических словарей чувашского языка утверждают о заимствовании из русского, но в пользу тюркского происхождения слова гоаорит ср.-нж.-н. ovet "плоды".

Рус. пакость, укр. пакість, капость, пол. pakośċ, ч. pakost' и др. – чув. пакăç “поганый, дряной”. Чувашское слово считается заимствованным из русского, но Абаев отмечал, что слово "в своей семантике подверглось влиянию чув. paх "кал", як. paxai "мерзость, гадость", bagu "навоз" (Абаев 1958. В.И. 417), ибо славянские слова не имеют убедительной этимологии.

Рус. пильний, "усердный, старательный" укр. пильний "внимательный, бдительный", чеш.píle "старание, усердие", пол. pilny "усердный" и др. – чув. пил “сильное желание, стремление", "характер”, "мысли, ум".

Рус. товарищ, укр. товариш – чув. тавраш «род, клан». Древнетюркскую этимологию предлагал Рясянен (Фасмар М. 1987, 68). Некоторые подобные тюркские слова (узб. давра та ін.) могут быть заимствованы из ар.دور "коло", но большинство являются исконно тюркскими (др.-тюрк. tegirä "вокруг, кругом", туркм. töverek, кирг. тегерек "круг", "окружность" и др.).Чувашские лингвисты относят слово тавраш к тюрским (Егоров В.Г. 1964, 227-228; Федотов М.Р. 1996, Т.II, 163)

Рус. толмач, ч. tlumač, пол. tłumaч и др. славянские слова со значением «переводчик» – общепринятым считается тюркское происхождение слова (чув. тăлмач, кыпч. tylmač, тур. dilmaç, як. тылбас "переводчик"). Слово происходит от отло тыл "язык" (Егоров В.Г. 1964, 236).

Укр. тирса “ковыль” – чув. тырса “ковыль”. Мельничук предполагал, что слово заимствовано из литовского языка (Мельничук О.С. 2006, 573), а Фасмер считал его "темным" (Фасмар М. 1987, 132).

Псл. ǫpyrъ/ǫpirъ, укр.упир, рус.упырь и др. слав. "вампир" – чув. Вупăр “нечистый дух”. тат. убыр "оборотень", "вампир". Существуют разные предположения о происхождении слова, в том числе из тат. убыр (там же, 165).

Укр. хабоз, xabз “бузина (Sambucus)”, “осот (Cirsium)”, хабазь “сорняк”, слц. chabz "бузина травянистая" – xув. xăvăš “жимолость (Lonicera)”, тат. xуыш, башк. xыуыш "шалаш, собранный из ветвей". Мельничук выводил из псл. xabъ "плохой" (Мельничук О.С. 2012, 146).

Укр. хай“пусть” – чув. xǎй “осмеливаться, сметь”. Мельничук считал слово производным от хаять "оставлять", "покидать" (там же 2012, 148). Скорее наоборот.

Псл. xyža “хижа” (укр. хижа, рус. хижина, ч. chýše, слвц. chyža і т.д.) – чув. хÿше „шалаш, хижина”. Слова этого корня присутствуют в германских языках (герм. hūsa, нем. Haus, анг. house и т.д.) В словаре Ф. Клюге отмечено “происхождение неясно” (Kluge Friedrich, Seebold Elmar. 1989, 297). Фасмер считал гипотезу о германском происхождении слова ошибочной (Фасмар М. 1987, 236). Чувашское слово восходит к отло qoš "всякий парный предмет", "земля, которую можно вспахать в день волом", "общество", "кружок рабов или слуг" (Севортян Э.В. 1989, 89-93).

Псл. xъmeljь «хмель» (рус. хмель, болг. хмел, укр. хміль, пол. chmiel, ч., слвц. chmel і т.д.) – слова этого корня широко распространены во многих индоевропейских и финно-угорских языках. Ученые считают, что пути их распространения очень сложны, но согласны в том, что должен быть один общий источник заимствования. Некоторые видят его в языке выдуманых булгар (ср. чув. xămla «хмель», имеющем соответствия в других тюркских: др.-тюрк. qumlaq, тат. колмак, башк. комалак, каз. кулмак), иные же сомневаются в возможности проникновения предполагаемого булгарского слова далеко в Европу: лат. humulus, др.- анг. hymele, сев. герм. humli (Егоров В.Г. 1964, 292; Фасмер М. 1987, 249-250; Федотов М.П. 1996, 326; Мельничук О.С. 2012, 188-189).

Рус., укр. хомут, ч. chomout, слвц. chomút, пол. chomąt “хомут” – чув. хăмăт, тат. камəт, каз., башк., туркм. kamyt, як. хомуут “хомут”. Существующие этимологии неудовлетворительны (Фасмер М. 1987, 260), общепризнанной этимологии нет (Мельничук О.С.. 2012, 198). Однако проточувашское происхождение слова можно считать обоснованным, поскольку подобные слова и их дериваты широко распространены в тюркских языках. Сомнения вызываются теми же причинами, что и в предыдущем случае. Тем не менее, появление носового гласного ą в польском слове требует объяснения.

Псл. xrěnъ, рус. xрен, укр. xрін. болг. xрян, слвц. chren, пол. chrzan ии многие другие слав. – чув. хěрен. Рясянен выводил это слово из чув. хěр "раскаляться", но заимстоваванию из чувашского противоричит свидетельство Теофраста (χεραιν), поэтому предполагается бродячий характер слова (Фасмер М. 1987, 275). Однако заимствование произошло не из чувашского, а из проточувашского диалекта тюркского язіка, как и многих других слов в греческом (см. Следы языковых контактов в лексике тюркских и индоевропейских языков)

Укр. чакан, рус. чакан „рогоз” (Typha) – чув. чакан „рогоз”. Заимствование из чувашского языка допускается (Фасмер М. 1987, 312)

Псл časъ, укр., болг., рус., блр. та ін. час – чув. час "скоро, быстро, сразу, часто, рано", тур., узб., каз., кирг. tez "быстрый" Имеются самые различные гипотезы о происхождении слова и все неубедительные.

Укр. чепурний, слвц., ч. čiperný “живой, ловкий”, серб. čeperan “живой, быстрый” – чув. чипер, тат. čiber "красивый, пригожий". По Мельничуку псл. čepurity является якобы сложным образованием с экспрессивным преффиксом če- и глагольной основы purity в значении близком к растопырить (Мельничук О.С. 2012, 297).

Псл. *čьrtъ (рус. черт, укр. чорт, пол. czart, ч., слвц. čert) – чув. хĕрт-сурт „домовой”. Стоит напомнить, что. х может происходить из к, то есть чувашское слово первоначально могло звучат как кĕрт, откуда закономерно слав. *čьrtъ. В скандинавской мифологии есть Сурт „огненный великан”. Ср. укр. бабай. Праславянское слово рассматривается как причастие глагола родственному лит. kyrěti "злиться" (Фасмер М. 1987, 347)

Рус., болг., серб. чета, укр. чота "отряд", рум. ceata "толпа" – "вероятно родственно лат. caterva "отряд", "толпа" (там же, 341). Все они имеют проточувашское происхождение – чув. кĕтÿ "стадо, стая", тат. kɵtү "стадо", "гурт", "табун", отло güt "пасти".

Укр. чи – вопросительная частица слово – чув. –ши – вопросительная частица. Лат. qui "зачам?", "как?", "сколько?"

Укр. чумак – слово не имеет этимологии, но считается заимствованным из тюркских (Мельничук О.С. 2012, 354), и, возможно, не является древним, но интересно, что в киргизском языке есть подобное слово čomču "бродячий казах-продавец соли".

Укр. ша! “тихо, заспокойся!” – чув. ша! “баста, конец!”

Укр. шувар “аир болотный” (Acorus calamus) – Добродомов допускает древнебулгарское происхождение слова (Фасмер М. 1987, 383), то есть, проточувашское.

Укр., рус. щука и др. под. слав. названиия рыбы Esox – этимологические связи не ясны (Мельничук О.С. 2012, 515), скорее всего слово надо относить к чув. çěkě, туркм. çöke, тур. çıga, тат. чɵгǝ "стерлядь" (Acipenser ruthenus).

Псл. *jačmy “ячмень” (укр. ячмінь, рус. ячмень, ч. ječmen, пол. jęmień і т.д.) – точных индоевропейских соответствий нет (Мельничук О.С. 2012, 565). Ближайшее соответствие – чув. ясмăк, каз. yasmyk? тур. yasmık "чечевица”. Перенес названий растений – обычное явление, особенно имеющих общие качества. В этом случае таким качеством является их съедобность.

Псл. *jucha “уха” (укр. юха "суп, в частности с рыбой", серб. juha, рус. уха и т.д.), укр. юшка "кровь", "жидкая часть борща" – чув. яшка “общее название первых блюд”. Никакого иного толкования в этимологических словарях не обнаружено.

Рус. jюркий, юрок, укр. юрик "стриж", подобные названия быстоых птиц в других славянских языках – чув. ўрĕк "проворный".

Приведенный список является только сырым материалом для более глубокого анализа специалистами фонетико-семантических соответствий между славянскими и тюркскими, особенно проточувашскими, словами. Однако мои материалы не заинтересовали тюркологов, хотя особые связи между чувашским и славянскими языками им известны и они изучаюются исходя из традиционных представлений об историческом развитии тюркских языков. Одной из работ, рассматривающих эту тему, являтся статья Анны Дыбо "Булгары и славяне: Фонетические особенности в ранних заимствованиях (Dybo Anna. 2010). Видя венгерский язык посредником в славянских заимствованиях из тюркских, она не может дать объяснения булгарско-славянским соответствиям, не имеющим аналогов в венгерском. С другой сторона, будучи приверженкой алтайской прародины тюрок, она дает надуманные объяснения фонетическим явлениям, сопровождающих заимствования, и путям их проникновения в славянские языки. Сомневаться в тюркском происхождении славянских слов, приводимых Анной Дыбо, не приходится, но многие тюркско-славянские соответствия требуют иного объяснения. Когда тюркологи согласятся с долговременным присутствием присутствием тюрок на территории Западной Украины, они смогут более квалифицированно рассматривать проточувашские корни в славянских языках.

Можно привести буквально «математическое» доказательство контакта проточувашей со славянами, а именно с предками чехов и словаков и этот контакт мог произойти только вблизи прародины последних. Существует фонетическое и семантического совпадения изолированного среди тюркских языков чув. салат "разбрасывать" со слц. sàlat’ "излучать, пашить", ч. sàlat "пылать". Махек подает эти слова со старым значением hàzeti, metati "кидать". Попробуем подсчитать вероятность такого совпадения для данного конкретного случая. Для этого нам надо знать определенные закономерности словообразования в чувашском языке. Для анализа таких закономерностей было взято 2100 чувашских слов. Из них примерно 210 слов начинаются с буквы с. Таким образом, вероятность того, любое чувашское слово начнется с буквы с равняется 210:2100= 1/10. Проанализировав все слова с начальным с можно найти вероятность того, что второй буквой слова с начальным с будет буква а. Эта вероятность равна 1/6. Так же можно найти вероятность того, что третьей буквой будет л, а четвертой снова а. Соответственно эти вероятности равны 1/12 и 1/8. Проанализировав все слова типа калах, салах, палах, валах, где вторая а – любая гласная, а х – любая согласная, можно найти вероятность того, что подобное слово закончится на т. Эта вероятность тоже равняется 1/10. Умножив все эти значения отдельных вероятностей между собой, мы будем знать приблизительное значение вероятности возникновения в чувашском языке слова салат 1/10x1/6x1/12x1/8x1/10 = 1/57600. Теперь надо подсчитать вероятность того, что слово салат будет иметь смысл близкий к значению "бросать". Имеющиеся в нашем списке 2100 чувашских слов можно разделить на группы слов, которые могут отвечать определенным общим семантическим единицам. Такое разделение в некоторой степени является субъективным, потому что границы между семантическими полями всегда очень размыты. Однако, наверное, никто не будет возражать против того, что разделение всех 2100 слов на 100 условных семантических единиц является достаточным для того, чтобы смысловое поле каждой из этих единиц в чрезвычайно малой степени могло бы перекрывать другое семантическое поле. Тогда вероятность того, что чувашское слово салат может иметь смысл, близкий к значению "бросать, разбрасывать, метать, быстро двигаться или вылетать наружу и т.д." будет равняться минимум 1/100. Соответственно, вероятность того, что в чувашском языке возникнет слово фонетически и по значению похоже на слц. sàlat’ и ч. sàlat "кидать, метать" будет равняться 1/5760000. Если подобных "совпадений" несколько, то общая вероятность их случайного возникновения в разных языках может определяться единичкой с несколькими десятками нулей после запятой. Практически это означает, что при хорошем фонетическом и смысловом совпадении двух слов неродственных языков с числом фонем пять и более, одно из них является заимствованным каким-то путем, при условии, что оба слова не имеют ономатопоэтического, звукоподражательного характера, который делает возможным возникновение подобных слов независимо в разных языках. Например, распространенному славянскому слову дуда, дудка хорошо отвечает чагат. і тур. düdük “свиріль”. Миклошич и Бернекер считали славянское слово заимствованным из тюркских, но Фасмер, ссылаясь на Брюкнера, созвучие этих ономатопоэтических слов считает "чистой случайностью" (Фасмер М., 1964, Т1, 550). Ясно, что здесь сомнения относительно заимствования славянского слова из тюркских языков имеют основание, поэтому слав. дуда нельзя включить в состав множества несомненных заимствований.

Література

Brückner Aleksander. 1996. Słownik etymologiczyny języka polskiego. Warszawa.

Holthausen F. 1974.Altenglisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg.

Kluge Friedrich. 1989. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. Berlin – New York.

Machek V. 1957. Etymologicky slovnik jazyka českeho a slovenskeho. Praha.

Peisker J.1905. Die älteren Beziehungen der Slawen zu Turkotataren und Germanen. Stuttgart.

Кобів Ю. 2004. Словник українських наукових і народних назв судинних рослин. Київ.

Менгес К.Г. 1978. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». Ленинград.

Скворцов М.И. (ред.). 1985. Чувашско-русский словарь. Москва.

Стецюк Валентин. 1998-2000. Дослідження передісторичних етногенетичних процесів у Східній Європі. Книга 1, 2. Київ – Львів.

Фасмер Макс. 1964 – 174. Этимологический словарь русского языка. Москва.