Этническая принадлежность
неолитических и энеолитических культур Восточной Европы

Продолжение темы Первые неолитические племена в Восточной Европе

В настоящее время считается, что "за археологической культурой не обязательно стоит этнос (хотя и может стоять в некоторых ситуациях)" (Клейн Л.С. 1993: 44). Однако в последнее время распространилось убеждение, что за археологической культурой стоит определенный антропологический тип. Это уже ближе к истине, поэтому получила развитие новая наука, так называемая, "ДНК-генеалогия". Это модное увлечение еще не имеет надежной методологии, но многим кажется перспективным для изучения этногенетических процессов. В таком увлечении забывается роль языка, когда на близко родственных языках говорят люди разных антропологических типов. Поэтому использование популяционной генетики может быть лишь вспомогательным средством в тех случаях, когда сама археология не может дать ответ об этнической принадлежности создателей определеных культур. Значительно более надежный ответ на этот вопрос дают ситуации, когда область распространения археологической культуры в большой степени соответствует территории поселения родственных этнических групп, определенной графоаналитическим методом или определение которой является следствием из полученных при его помощи результатов.

Заселение Европы земледельческими племенами происходило во время атлантического периода (7200-3800 гг. до н.э.). Первой наиболее распространенной культурой была культура линейно-ленточной керамики (5500-4000 гг. до н.э.). Она относительно быстро распространилась на огромном пространстве от реки Сены на западе и до Днестра на востоке. Культура носила островной характер, и на не культивированных участках земли люди все еще продолжали заниматься охотой и собрительством (Milisauskas Sarunas. 2002, 155).

Территория распространения культуры линейно-ленточной керамики
согласно (Milisauskas Sarunas. 2002, 8; рис. 6.3.)

a – скопление памятников культуры..

Начиная с VI тыс. до н.э. на территорию Восточной Европы шла экспансия земледельческих общин из Анатолии и Закавказья через Балканы и Северный Кавказ. Они принесли неолитические культуры на Украину, первые из которых возникли в южных и юго-западных районах республики – на Днестре, Южном Буге, в низовьях Днепра, Закарпатье и в Крыму. В частности на базе местной культуры финального мезолита Кукрек пришельцы создали буго-днестровскую культуру безусловно имевшую связи с более развитыми синхронными культурами Юго-Восточной Европы. Творцами этой культуры были выходцы из Малой Азии. Несколько позднее со стороны Кавказа двигались племена, говорившие на языках ностратической макросемьи и эта определенность позволяет говорить об этнической принадлежности многих культур.

Карта 1. Неолитические и энеолитечские культуры Восточной Европы соотнесенные с территориями поселений народов ностратической языковой макросемьи

Общеизвестно, что лингвистические данные вместе археологическими могут дать убедительные результаты. В связи с этим можно попытаться привязать области поселений тюрок, финно-угров и индоевропейцев к определенным археологическим культурам.

Взаиморасположение областей распространения культур говорит о том, что в низовья Дона, откуда распространялись все неолитическое культуры, первыми пришли индоевропейцы, за которыми двигались финно-угры, а их всех оттеснили на север и северо-запад тюрки. Первой неолитической культурой на Левобережье Украины в V тыс. до н.э. была сурско-днепровская культура, которая образовалась на основе мезолита и пришлой (возможно из района Приазовья) более восточной культуры. Просуществовав 1–1,5 тыс. лет, она словно бы растворилась в более поздних культурах (Археология Украинской СССР, 1985, 139). Этническую принадлежность носителей этой культуры определить трудно. Возможно, это были какие-то северокавказские племена, которых теснили в своем движения в Приднепровье индоевропейцы. Просачиваясь под давлением тюрок в район среднего Днепра, индоевропейцы не могли миновать бассейн Северского Донца, поэтому с ними можно связывать днепро-донецкую культуру из блока культур гребенчато-накольчатой керамики, которая появилась на Левобережье в долинах Донца позднее сурско-днепровской в V тыс. до н.э. Со временем племена днепро-донецкой культуры двигаются далее на север и северо-запад. По свидетельству Телегина они, поднявшись по Днепру, Сожу, Припяти, почти достигают их верхней течений (Телегін Д. Я. 1968, 62). О том же говорят и белорусские археологи (Формозов А. А., 1977, 101). На юге Украины население этой культуры жило около тысячи лет, приблизительно до середины IV тыс. до н.э. Но на севере Украины и в Белоруссии после 2 – 2.5 тыс. лет существования эта культура исчезает лишь в середине-конце III тыс. до н.э. (Телегін Д. Я. 1968, 199). Тем не менее, по мнению специалистов, культуры гребенчато-накольчатой керамики приняли участие в сложении тшинецкой культуры, существовавшей позднее в бассейне Припяти и соседних областях (Телегин Д.Я. 1990-2, 94).

В целом район распространения днепро-донецкой культуры по определению Телегина «охватывает долину Днепра (от г. Рогачева до побережья Каховского моря), Восточную Волынь, средне и нижнее течения Припяти, Сожа, Десны, Ворсклы, Псла и Сулы, а также среднее течение Северского Донца» (Телегін Д. Я. 1968, 9). Таким образом, она в основном совпадает территорией поселений индоевропейцев (см. карту 2 ниже).

Справа: Карта 2. Территории поселений индоевропейцев, финно-угров и тюрок в III тыс. до н.э.

В блок культур гребенчато-накольчатой керамики входят также неманские, нарвские памятники с западной границей по Висле. Население этого «висло-днепровского блока» было очень многочисленным, занималось охотой и рыболовством, только начиная переходить к производящим формам хозяйства (Телегин Д.Я., 1990-2, 92). Некоторые лингвисты на основании анализа индоевропейской лексики в основном подтверждают эти данные археологии. В частности, Хирт и Покорны считали, что общеиндоевропейская аграрная терминология очень скудна и неубедительна и принадлежит к более позднему слою словарного состава, в то время как общие слова для названий собаки, крупного рогатого скота, свиньи и овцы все-таки дают основание думать о развитом животноводстве. (Hirt Herman, 1940, 10; Pokorny Julius, 1936, 387). Однако другие специалисты говорят также и о развитом земледелии (Meyer Ernst. 1968, 258). Тем не менее тюркские заимствования в индоевропейских языках (см. Культурно-языковые контакты населения Восточной Европы) говорят в пользу того, что земледелие у индоевропейцев было в зачаточном состоянии. Животноводство же им должно было быть известно еще на своей прародине в Закавказье, но развитию его мешали природные условия в зоне лесов.

Отождествлению днепро-донецкой культуры с индоевропейцами, кроме лексики производящих форм хозяйствования, как будто мешают и антропологические факты. Поскольку индоевропейцы пришли в Восточную Европу из Закавказья, они, очевидно, должны были принадлежать к переднеазиатскому антропологическому типу. Люди же днепро-донецкой культуры обладали всем комплексов признаков европеоидной расы. В частности, Телегин указывал, что люди этой культуры принадлежали к типу поздних кроманьонцев, то есть аборигенов южной части Восточной Европы:

Носители днепро-донецкой культуры принадлежали к группе поздних кроманьонцев, которые отличаются большими размерами и массивностью черепа, преобладанием долихокрании, значительной высотой мозговой коробки, широким или очень широким орто-мезогнатным лицом, низкими орбитами, наклонным лбом и хорошо развитыми надбровными дугами… В мезолите и в неолите Европы ближайшую аналогию населению днепро-донецкой культуры следует искать среди носителей культур более северных лесных и лесостепных территорий. По ряду таксономических признаков к ним ближе всего стоят культуры Ертебелле, несколько далее племена Оленеостровского могильника и культур ямочно-гребенчатой керамики Волго-Окского бассейна и неолитических культур Урала (Телегін Д. Я., 1968, 186, 188).

С Телегиным была не согласна Т.С. Кондукторова. По ее мнению скелеты людей днепро-донецкой культуры более массивны, чем позндепалеолитические, поэтому на территории ее распространения должна была иметь место смена населения. Она считала, что создатели днепро-донецкой культуры очень похожи на мезолитических людей Магриба, хотя их переселение на территорию Украины очень сомнительно (Кондукторова Т.С., 1973, 45-48). Как бы там ни было, но люди днепро-донецкой культуры не были чистыми поздними кроманьонцами, а уже несли на себе следы какой-то метисации. Гохман считал, что это была метисация местного палеоевропейского типа с другим его вариантом, который в неолите как будто бы проник на юг из северных областей (Гохман И. И., 1966, 189). Последнее тяжело допускать при общем движении неолитических общин с юга на север. Скорее всего, указанная метисация могла произойти несколько раньше, во времена мезолита, когда позднекроманьонские племена северной части Поднепровья начали постепенно проникать вниз по Днепру на юг, где встретились с аборигенами мезолитической эпохи (Телегін Д. Я., 1968, 231). Это движение было прекращено с приходом неолитических индоевропейцев, антропологическая примесь которых усложнила процесс метисации местного населения. Все это антропологические проблемы, которые в данном случае не суть важны. Главным для нас является то, что носители днепро-донецкой культуры не принадлежали к переднеазиатскому антропологическому типу, к которому они должны были бы принадлежать.

Разрешить это противоречие можно таким образом. Малочисленное индоевропейское племя, достигнув территории Восточной Украины, застало здесь местное население протоевропейского антропологического типа, распространенное от Украины, бассейна нижнего Дона вплоть до Прибалтики и среднего течения Оки. Индоевропейцы принесли с собою не только неолитический тип хозяйства, но и хорошую племенную организацию, что позволило им стать во главе более примитивных и разрозненных местных родовых общин. Способность небольшой группы индоевропейцев возглавить неорганизованные этнические группы отмечено многими исследователями. Вот, например, что писал Мейе: "Древние индоевропейские племена отличались чувством общественной организации, энергией и инициативой своей верхушки" (Мейе А., 1954). Очевидно, они не были консервативны и трезво смотрели на жизнь, используя полезные достижения своих соседей или предшественников. Леман указывал, что "индоевропейское общество, в котором был, по-видимому, весьма силен дух индивидуализма, в тот же время было восприимчиво к внешним влияниям" (Леман В. П., 1991, 23). Такие выводы исходят из изучения внутренних языковых форм, которые теснейшим образом связаны с духом языка и соответствуют определенным психологическим качествам его носителей, и для индоевропейцев важнейшие из них определил Покорны:

Гораздо важнее внутренняя языковая форма, которая тесно связана с языком духа. Таким образом, достаточного того факта, что индоевропейские языки являются почти единственными, которые содержат чисто абстрактный глагол «быть» и субъективный энергетический глагол действия и даже выражают чувства в манере действия ("я слышу", не "это звучит для меня"), для того чтобы найти доказательство резко характерной собственной языковой основы… Из языковых и культурных соответствий становится очевидным, что дело идет о строго организованном в патриархальные роды обществе отцовского права, так же и мир богов задуман подобным образом, так как в нем действуют почти исключительно мужские персонажи, руководимые верховным богом неба, которому представляется особая роль отца богов, в то время как мать-земля играет только чисто пассивную роль (Pokorny Julius., 1954, 376).

В определенной мере противоречит патриархальной организации индоевропейского общества тот факт, что во всех индоевропейских языках для названия земли употребляется женский род, что говорит о почитании матери-земли, характерное для земледельческих народов (Nehring Alfons, 1968, 402). Однако индоевропейцы на момент членения их языков земледельцами не были и, очевидно, такую форму названия земля унаследовали еще со своей прародины в Закавказье, где могли практиковать земледелие в зачаточной форме.

Возможно также, что индоевропейцы принесли с собою из Закавказья особенный вид оружия в виде булав, известных по материалам двух могильников. Булавы как предметы вооружения и символ власти были распространены в странах ранних цивилизаций Северно-западной Азии, откуда они проникли сначала к племенам Кавказа, а далее к носителям днепро-донецкой культуры, которые были первыми в Европе, у кого было выявлено навершия булав (Телегін Д. Я., 1968, 151). Булавы имели разную форму, но были изготовлены довольно тщательно, их поверхность отшлифована, отверстия проделаны цилиндрическим сверлением (Археология Украинской ССР, 1985, 159).

Итак, возглавив местные племена и навязав им свой более совершенный язык, индоевропейцы сами постепенно растворились среди людей протоевропеоидного типа, но их менталитет и мировоззрение продолжали существовать в течение еще нескольких тысячелетий.

Одновременно с культурами гребенчато-накольчатой керамики существовала большая группа культур ямочно-гребенчатой керамики, которые широко известны в Волго-Окском бассейне, но некоторые племена этих культур доходили до долин Сейма, Десны, Ворсклы, Псла, Сулы и Северского Донца, а на востоке, по крайней мере, достигали окраин Воронежа и современной Тамбовской области (Там же, 178). Ямочно-гребенчатые керамические культуры были продолжением местных мезолитических культур, но керамическое производство было занесено извне, очевидно с юга:

Если же мы предположим, что сюда проникли индивидуумы, которые выступали в роли носителей нового, то они, по-видимому, шли с юга, а не с запада (из Скандинавии) и востока (Сибири) (Мейнандер К. Ф., 1974, 26).

Выражение "индивидуумы" не следует понимать буквально. Это, очевидно, были отдельные группы древних финно-угров. Расположение группы культур ямочно-гребенчатой керамики было такое: льяловская – по оба берега Клязьмы в устье Шерны, белевская – по оба берега Оки от устья Истры до устья Осетра, рязанская – левый берег Оки до устья Мокши, волосовская до устья Клязьмы по оба берега Оки, тульская – верховья Упы, Осетра, балахнинская – около города Балахны (Брюсов А. Я., 1952, 89). Как мы видим, ареалы отдельных культур распространены по обоим берегам рек, в то время как реки должны были быть границами языковых ареалов. Это противоречие должно быть еще разрешено, но возможное решение может быть таким. Границы по рекам являются достаточным препятствием для языковых контактов, но они не препятствуют распространению предметов материальной культуры или новых технологий, поскольку для этого не нужные частые контакты. Достаточно одной-двух встреч в год между представителями разных языковых общностей, для того чтобы обменяться предметами собственного производства или позаимствовать что-то новое в производственной сфере. Но как бы там не было, в соответствии с определенной выше общей картой финно-угорской области носителями ямочно-гребенчатых культур должны были быть именно финно-угры.

Принимая во внимание территорию распространения культуры шаровидных амфор (КША), можно предположить, что ее создателями были индоевропейцы. На ее заметные связи с ямочно-гребенчатой культурой указывала С. Березанская (Березанская С.С. 1975, 148-167), а на связи с гребенчато-накольчатой, ссылаясь на сообщения польских археологов, И. Свешников (Свешников И. К. 1983, 19). Одновременно имеются признаки влияния на КША со стороны древнеямной и трипольской культур (Szmyt Marzena. 2013, 100-102). Пересечение путей этих влияний приходится на ареалы англосаксов и иллирийцев в бассейне правых притоков Припяти, где как раз была распространена восточная группа памятников КША (ср. карты 2 и 3).

Карта 3. Территория распространения КША
согласно (Свешников И. К. 1983, 8; рис. 1.)

I – западная группа; II – средняя (польская) группа; III – восточная группа.

Однако таксономические, хорологические и хронологические данные свидетельствуют о центральноевропейском происхождении создателей КША, которые мигрировали от берегов Вислы в Восточную Европу (Szmyt Marzena. 2013, 97). Об этнической принадлежности населения Центральной Европы никаких сведений нет, как нет и научно обоснованных предположений. Очевидно число носителей КША, прибывших в ареалы иллирийцев и англосаксов было невелико, посколько они в конечном итоге растворились среди местного населения, усвоившего тем не менее культуру пришельцев. В связи с этим можно говорить о распростренении культуры путем заимствования ее некоторых элементов и удачных технологий. Следы такого влияние КША на автохтонные сообщества заметны в Западной Белорусии, а именно в Верхнем Понеманье, хотя в значительно меньшей мере, чем на Волыни и Подолье (Вайтович А.В.. 2019). Результатом взаимодействия КША и местных культур было формирование тшинецкой культуры, но еще до того началось Первое "Великое переселение народов", в котором активное участие принимали индоевропейцы. В западном направлении двигались уже усвоившие элементы средней группы КША кельты, прародина которых была в бассейне Западного Буга. Это обратное долговременное движение носителей КША на запад, в результате которого они, пройдя через Польшу и Германию, обосновались Галлии, значительно усложняет вопрос об этничном составе населения Центральной Европы на те времена.

Распространение КША на юг началось с прародины иллирийцев между реками Западный Буг и Случь (см. карту 4 ниже). Иллирийцы мигрировалали по междуречью рек Днестр і Прут, что согласуется с распроранением КША на юг. Далее они поднялись вверх по Дунаю и в конечном итоге поселились на побережье Адриатического моря.

Карта 4. Памятники восточной группы КША
согласно (Свешников И. К. 1983, 11; рис. 2.)

a – погребения волынского локального варианта; b – погребения подольского локального варианта; c – поселения; d – областные центры.
Красной и голубой линиями обозначены границы прародины иллирийцев и англосаксов соответственно.

Как и ареал иллирийцев, в области распространения восточной группы КША на правобережье Припяти был расположен также ареал англосаксов. В ареалах левого берега население "лесного неолита" сохраняло архаичный уклад жизни, занимаясь охотой, рыболовством и собирательством. Проникающие сюда носители КША играли определенную роль в распространении производящего хозяйства среди тамошнего населения, но вопросы о их конкретном вкладе и характере контактов являются только перспективной задачей (Вайтович А.В.. 2019, 7-12).

Г.В. Лебединская воссоздала портреты носителей культуры шаровидных амфор по ископаемым черепам.
Слева – мужчина из гробницы села Иванье Ровненской области.
Справа – женщина из гробницы села Довге Тернопольской области
(Свешников И. К. 1983, 26, рис. 5; 41; рис. 10.)

В то время как индоевропейские племена находились на разных уровнях эволюционного развития, носители культуры шнуровой керамики (КШК), известной также как культура боевых топоров должны представлять собой этническое единство. Подавляющее большинство ученых считает, что ими были племена древних индоевропейцев, которые очень быстро распространились на огромной территории от Ютландии до Волги и от Скандинавии до предгорий Альп и Карпат с началом III тыс. до н.э. Предполагается, что быстрое их распространение может быть объяснено только использованием конного транспорта. В качестве первоосновы этих культур, по крайней мере, украинские и российские археологи преимущественно рассматривают древнеямную, среднестоговскую или трипольскую (Археология Украинской ССР, 1985, 374). Область распространения первых двух находилась в основном в степной части Левобережной Украины, а трипольцы занимали Правобережье. Экономический уклад и этническая принадлежность населения по обоим сторонам Днепра были разными. По результатам исследований графоаналитическим методом в междуречьи Днепра и Дона, то есть в области распространения древнеямной и среднестоговской культур, находились поселения древних тюрок. Тема этнической принадлежности трипольцев рассматривается отдельно, здесь только отметим, что предками трипольцев были выходцы из Малой Азии. В пользу этого утверждения говорят многие факты:

Анализ хозяйства, домостроительства, материальной и духовной культур, орнаментики, скульптуры, ритуалов и верований неолитических культур Триполья демонстрирует выразительные малоазиатские параллели. О южно-анатолийских корнях неолита Балкан и Подунавья свидетельствует набор одомашненных растений и животных, типология керамики, поклонение "Великой Богине", священному быку и небесному змею, ритуальные захоронения детей и бычьих голов под полом жилищ (Нефедов С.А. 2010, 36).

Тюрки в основном занимались животноводством и у некоторых общин III тыс до н.э. доминировало коневодство. Трипольцы больше занимались земледелием, чем животноводством и в их стаде преобладал большой и мелкий рогатый скот, свиньи, а конь, хотя и был известен, был мало распространен (Збенович В. Г., 1989, 152; Кузьмина Е. Е., 1986, 181). В трипольских остеологических коллекциях конь представлен лишь единичными эземплярами (Бурдо Н.Б, Полищук Л.Ю.. 2013, 71). Уже поэтому трипольцы не могут браться во внимание при решении вопроса об этнической принадлежности "шнуровиков". Их происхождение является отдельной темой, о чем разговор пойдет далее, здесь же мы удостоверимся, что создателями среднестогвской и древнеямной культур были тюрки и постараемся выяснить, не были ли они также и творцами КШК.

Впервые памятники неолитической среднестоговской культуры (ССК), название которой происходит от урочиша Средний Стог на острове Хортица, были обнаружены в 1927 г. Исследования последующих лет показали, что эта энеолитечская культура существовала со средины 5-го до середины 4-го тыс. и имела три локальных варианта в бассейне рек Днепра, С. Донца и Дона (Археология Украинской ССР, 1985, 305). Автор монографии о ССК Д.Я. Телегин считал неясным ее происхождение, но был уверен, что ее творцами были индоиранцы (Телегин Д.Я. 1973, 144-146), однако по результатам нашего исследования территория распространения этой культуры была заселена в то время тюркскими племенами. Шнуровой орнамент и боевые молоты, которые позднее развились в топорики, впервые появляются среди памятников ССК, поэтому Д.Я. Телегин связывал распространение КШК именно с расселением среднестоговцев (Телегін Д. Я., 1968, 123). А то, что КШК была принесена в Европу из причерноморских степей, считается общепризнанным. Поскольку древнеямная культура генетически восходит к среденестоговской, то их создатели, скорее всего, связаны между собой и этнически. При этом обращает на себя внимание то, территория тюркских поселений практически совпадает с территорий распространения ССК:

Всего сейчас известно около 100 памятников среднестоговской культуры, район распространения которых занимает степное междуречье Днепра и Дона, а также южную часть лесостепи Левобережной Украины, Нижнее и Среднее Подонье (Археология Украинской ССР, 1985, 305)

В Среднем Поднепровье среднестоговцы соседствовали с населением днепро-донецкой культуры, которое они вытесняли далее на северо-запад. Граница проходила по линии Черкассы – Полтава – Змеев – Купянск. Носители ССК занимались скотоводством, земледелием, охотой, рыболовством, собирательством. Орудия производства изготовлялись преимущественно из кремния, а также из рога и кости. Большая часть инструментов представлена ножами из крупных кремнеевых пластин. Из рога изготовлялись боевые молоты, мотыги, гарпуны, рыболовные крючки и т.д. Молоты и мотыги были аналогичны трипольским и майкопским, но очень отличалась от роговых изделий северо-западной части Восточной Европы. Медь использовалась в основном для украшений, изредка из нее изготовлялись топоры. Химические анализы меди указывает иногда на ее Балканское происхождения, но наибольшее число медных изделий было изготовлено на месте (Телегін Д.Я., 1973, 14-80). Особым отличием ССК была остродонная керамика с высоким венчиком и с примесью толченых ракушек в глиняном тесте. Такую же примесь имела также керамика ямной культуры, что подтверждает ее генетические истоки в серднестоговской, но в других культурах такая особенность керамического производства не наблюдалась, что позволяет прослеживать миграции носителей указанных культур. Хозяйство населения ССК, как уже было отмечено выше, имело животноводческий, преимущественно коневодческий, характер. По количеству костей, найденных при раскопках некоторых стоянок, можно видеть, что конь занимал более 50% домашнего стада. Использовался он главным образом для верховой езды, о чем свидетельствуют находки рогатых псалиев. Выпас больших табунов был бы невозможен без верховых пастухов. (Там же, 143).

Широкое развитие коневодства среди тюрок подтверждают лингвистические данные – среди общих тюркских слов имеется два слова для обозначения коня, кроме того, отдельно для кобылы и жеребца; имеются также общие слова для обозначения всадника, седла, узды, стремени, кнута, гривы, копыта, иноходи, масти. Таким образом, отрасль коневодства является наиболее представленной из всех форм хозяйствования в общей тюркской лексике. Дикий конь, или тарпан, был распространен в Северном Причерноморье с древнейших времен и был окончательно уничтожен в последние столетия второго тыс. н.э. Тем не менее, нам известно, что самое раннее сложение культа коня было выявлено только в Восточно-Европейских степях, а сохранившиеся единственный скелет тарпана и два черепа были тщательно изучены В.И. Громовой. По ее мнению, предком всех существующих в мире пород лошадей был именно тарпан. Согласно этой гипотезе, центром доместикации лошади должны быть признаны Приипонтийские степи. Здесь находки костей тарпана обнаружены в массовом количнстве, хотя доказать эту гипотезу из-за недостатка генетического материала невозможно (Кузьмина Е.Е. 2010, 10-11).

Все вместе взятое дает основания допускать, что конь был приручен именно среднстоговцами. В частности, на их поселениях Деривка и Репин Хутор (Украина) кости лошади составляют от 60 до 80% от всего остеологического материала (Новоженов В.А., 2012, 193). Правда, некоторые ученые трактуют эти факты иначе. Александер Хойслер в одной из своих работ силится доказать, что конь не был одомашнен в степях Украины, а был лишь объектом охоты местного населения. В тоже время он находит аргументы в пользу того, что конь был доместицирован в Центральной Европе. Однако предпосылки его позиции лежат в том твердом его убеждении, что индоевропейцы ни в коем случае не могли быть кочевниками, в то время как сторонники доместикации коня носителями ССК убеждены в том, что кочевники должны были быть индоевропейцами (Häusler Alexander, 2002, 35-44). Обращает на себя внимание и то, что в традиционных культурах индоевропейцев не обнаруживается четких следов культа коня, в то время как у тюрок с распространенным культом бога Неба тесно связан образ «небесного коня».

В этой ситуации создателей ССК можно связывать только с тюрками, прародина которых большинством ученых уверенно определяется на Алтае, однако не всеми, и не везде. Само собой разумеется, что взгляды об алтайской колыбели тюрок могут охотно оспаривать ученые тюркского мира (Karatay Osman. 2003-1, Karatay Osman. 2003-2, Лайпанов К.Т., Мизиев Б.В. 2010), однако и в Европе есть сторонники европейской прародины тюрок. Известный итальянский филолог после лингвистического анализа приходит к выводу, что коня должны были одомашнить древние тюрки и, соответственно, серьезно рассматривает возможность тюркской принадлежности ямной и среднестоговской культур:

Наиболее продуктивной гипотезой является рассмотрение обоих культур – среднестоговской и ямной – в качестве тюркских, что ведет к заключению о том, что первыми, кто одомашнил коня, были тюрки и они приобщили к коневодству соседние народы (Alinei Mario, 2003, 18).

В тюркских языках есть два слова для названия коня – at и jaby несколько отличные по семантике. Второе слово употребляется преимущественно для обозначения непородистих, слабых лошадей и, очевидно, оно является более древним, но его этимология не ясна (Левитская Л.С. 1989, 49). Можно предполагать, что оно происходит из др.-тюрк. jaba "дикий", что могло бы свидетельствовать о приручении коня именно тюрками.

Хронологические рамки существования ССК не вписываются в популярную, несмотря на основательную критику специалистов (Häusler Alexander, 2002, 8-11 и др.), «курганную теорию», разработанную М. Гимбутас. Теория развита на основе изучения однотипных курганов, распространенных в разное время на обширной территории Европы и Азии, в которую включается также и ССК как второй этап этой культуры курганных погребений. Согласно теории Гимбутас, около 2400-2200 гг. до РХ. в причерноморские степи из-за Волги вторглись кочевые племена, которые принесли с собой курганный обряд погребения посыпанных охрой покойников в скорченном положении на спине. Этот обряд якобы и усвоило местное население, поскольку здесь он появляется в конце среднестоговского времени (Gimbutas Maria, 1963, 551). Гимбутас утверждала, что пришельцы были индоевропейцами, которые в конце III тыс. до н.э. распространились по огромной территории Европы от Ютландии до Волги и от Скандинавии до предгорий Альп и на Балканы. Свою мысль Гимбутас настойчиво повторяла в других своих работах (Gimbutas Marija, 1965) и ее теория получила широкое распространение. Согласно этой теории пришельцы из Азии стали творцами хорошо известной культуры шнуровой керамики, а ее быстрое распространение она объясняла использованием конного транспорта. Поскольку в исторические времена большую часть Европы населяли индоевропейцы, то предположение о индоевропейской принадлежности этой культуры кажется логичным. Однако При внимательном рассмотрении многие факты противоречат положениям «курганной теории» и говорят именно о тюркской этническиой принадлежности создателей КШК.

Во-первых, среднестоговская керамика со шнуровым орнаментом была древнейшей в Европе, ибо появилась в Причерноморье еще в конце IV тыс. до н.э. и не может быть связана с приходом сюда каких либо пришельцев откуда-то бы ни было (Телегін Д.Я. 1973, 154). Во-вторых, идентификация индоевропейцев со "шнуровиками" исходит из предположения о том, что в ІІІ тыс. до Р.Х. индоевропейцы должны были заселять степи Приазовья и Причерноморья. Но, как уже упоминалось, это было совершенно не так – в то время территория проживания индоевропейцев была в лесной и лесостепной зоне бассейна Среднего и Верхнего Днепра и его притоков, а именно тюрки заселяли приазовские степи. В-третьих, нет никаких свидетельств тому, что какие-либо из индоевропейских народов в исторический период были народом всадников. Наоборот, нередко даже подчеркивается, что конь не играл у них большой роли, и именно пешее войско составляло их главную силу (Диакон Лев, 1988, 70, Feist Sigmund, 1924, 99 и др.). Корнелий Тацит отмечал, что кони германцев "не отличаются ни красотой, ни резвостью, и сила их войска больше в пехоте" (Тацит Корнелий, 1993, 6)Трудно поверить в то, что индоевропейцы, имея развитое коневодство, в дальнейшем оставили его без видимых причин. Такое явное противоречие заставляло некоторых лингвистов выискивать аргументы, в пользу того, что германцы все-таки были народом всадников (Schmidt Wilhelm, 1949, 314; Neckel Gustav, 1968, 168), но эти аргументы совершенно неубедительны.

Ученые сначала безусловно принимали "шнуровиков" за индоевропейцев, а потом уже в индоевропейских языках тщательно выискивалась соответствующая коневодческая лексика, поскольку "шнуровики" были всадниками. Однако она слишком бледна по сравнению с лексикой языков тех народов, которые без сомнения издавна занимались коневодством. В-четвертых, вообще общеевропейская лексика производящей экономики значительно беднее общетюркской, в то время как среднестоговцы активно занимались земледелием и скотоводством. Конечно, определенные свидетельства о занятиях животноводством и земледелием в индоевропейских языках имеются, но слишком мал корпус соответствующей лексики для того, чтобы делать далеко идущие выводы, как это можно видеть у некоторых немецких лингвистов прошлого (Schulz Walter, 1938; Meyer Ernst, 1948 и др.) При желании можно найти и другие аргументы против "курганной теории" и в то же время многие факты говорят в пользу тюркской этнической принадлежности создателей культуры шнуровой керамики.

"Курганная теория" основана преимущественно на данных археологии, выборочные лингвистические данные в ее поддержку притягиваются за уши, поэтому ее популярность можно объяснить лишь господствующими среди специалистов евроцентристскими представлениями. Для нас же важнейшим является то, что носители ССК хорошо отождествляются с тюрками, и мы впредь будем полагать, что население между Днепром и Доном от Азовского моря на юге и до границы лесостепи на севере было тюркской языковой принадлежности. По антропологическим признакам они были европеоидами с четко выраженной долихокранией (Телегін Д.Я., 1973, 123). Целый ряд украинских ученых считает, что на основе среднестоговской развилась ямная культура, которая занимала ту же территорию и значительно распространилась на соседние. На востоке ее памятники встречается в Оренбургской области, на р. Эмба. Южная граница культуры проходит по Тереку и далее по побережью Азовского моря. На севере она идет вдоль Лесостепи, достигая Самарской луки на Волге и верховьев Дона и Киева. Западная граница определяется в междуречье Южного Буга и Днестра (Археология Украинской ССР, 1985, 337), но какая-то часть ямников проникает также и на территорию Молдовы, Румынии, Венгрии (Кузьмина Е.Е., 1986, 186).

Древнеямная культурно-историческая область (ДКИО) была первым объединением племен Восточной Европы в эпоху ранней бронзы, связанным целостностью заселенной территории, доминированием общих генетических компонентов в создании материальной и духовной культуры (керамические формы, их орнаментация, погребальный обряд), единым уровнем социально-экономического развития, близостью религиозных представлений и системы социальных отношений (Шапошникова О. Г., Фоменко В. Н., Довженко Н. В., 1986, 5).

В 1973 году в селе Керносовка Новомосковского района Днепропетровской области был найден каменный идол, который датируется концом III – началом II тыс.до н.э. Изображения на идоле дают определенное представление о материальной и духовной культуры населения причерноморских степей того времени.

Слева: Керносовский идол. Сичеславский исторический музей имени Дмитрия Яворницкого. Фото с сайта Українські старожитності

Кроме сцены охоты на передней части идола изображены вислообушный топор, топор с выступающим обухом, обычный топор с проушинами. Над поясом идола рисунок напоминает черепаху.

В нижней части идола изображен фаллос, а под ним два коня. На левой стороне идола размещено орнамент, а под ним – два человека, которые как будто танцуют. Еще ниже – рисунок быка. На задней стороне изображено Древо жизни. Кроме того, есть изображения орудий труда кузнеца или металлурга.

Считается, что ДКИО "знаменовала первую ступень мирового освоения степных пространств, распространение в них производящих типов экономики, выработку подвижных форм скотоводства» (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 326). Немаловажным является заключение о патрилинейности древнеямного общества, сделанное на основании исследований половозрастной структуры погребальных комплексов (Хлобыстина М.Д., 1988, 31). Ямная культура имела три этапа своего развития и закончила свое существование с началом эпохи бронзы. По данным радиоуглеродного анализа поздний этап ямной культуры датируется XXV – XIX в. до н.э. (Археология Украинской ССР, 1985, 352).

Очевидно, определенные характерные признаки ямной культуры, такие как, например, подкурганные погребения, просто развились в процессе культурного развития тюрок и распространены от Южного Урала до низовьев Дуная, юго-восточной Румынии и северо-восточной Болгарии (Черных Е.А., Орловская Л.Б., 2004, 84). Первые курганы появляются у них только в поздний период ССК, а широкое распространение обычая насыпать курганы над могилами происходит уже у ямников, хотя устройство погребения остается тем же. Однако проведенный радиоуглеродный анализ древнеямных комплексов дал результаты, противоречащие общепринятым представленим о характере и направлении экспансии ямников:

…наиболее древние комплексы представляют весьма значительную долю прежде всего среди периферийных территориальных групп (там же, 94).

Такие результаты противоречат не только устоявшимся представлениям специалистов, но и здравому смыслу. Маловероятно, чтобы один и тот же обычай возник в Калмыко-Донской и Дунайско-Днестровской группах памятников, удаленных между собой на тысячу километров, а потом стал распространяться к центру ареала ямников. Очевидно, в методике исследований содержится какая-то ошибка. При таких обстоятельствах следует воздержаться от принятия полученной в этих исследованиях хронологии, по крайней мере до того времени, пока не будут даны убедительные объяснения этому факту.

Ямники выкапывали могилы в земле и покрывали их каменными плитами или бревнами, камышом, корой деревьев, ветвями обкладывались стены и покрывалось дно могилы. Покойника укладывали на спину с ногами, согнутыми в коленях, лицо посыпалось охрой, а рядом клали каменный нож, топор, керамическую посуду с едой. Судя по более богатому оформлению некоторых могил, у ямников уже выделялась племенная знать. Об этом, в частности, свидетельствует необычно большой курган, найденный в с. Васильевка Новотроицкого р-на Херсонской обл. В могиле под курганом рядом с покойником лежал кремниевый скипетр, который мог быть одновременно и знаком власти, и религиозным символом (Кубышев А.И., Нечитайло А.Л., 1977, 116-117). Среди памятников ямной культуры широко распространены женские украшения – подвески, перстни, серьги. Если такие украшения имели распространение в быту, то должны были быть и слова для их обозначения, и эти слова должны быть общими если не для всех, то хотя бы части языков одной группы, принимая во внимание тесное соседство их носителей в те давние времена. Почти во всех тюркских языках имеется одно слово для названия серьги – syrga, которое много позже было позаимствовано в русский язык. Напротив, не только в индоевропейских, но и славянских языках таких древних общих слов для женских украшений нет. Они появились уже после того, как индоевропейцы переселились со своей прародины на новые места обитания. Этот факт и чрезвычайно широкое распространение слов тюркского происхождения со значением "топорик", рассмотренных в разделе Культурно-языковые контакты населения Восточной Европы, тоже могут свидетельствовать о тюркских истоках культуры шнуровой керамики и боевых топоров.

По сравнению со среднестоговским периодом произошли определенные изменения и в экономической жизни. Животноводство продолжало оставаться основной формой хозяйствования, разве что в нем произошли структурные изменения. Охота уже не играла серьезной роли жизни ямников. Количество костей домашних животных в находках значительно превосходит количество костей животных диких. В Приднепровье первое место в домашнем стаде занимает бык, далее – коза-овца, а конь – на третьем месте. На поселениях в открытой степи кони, как и во времена ССК, преобладают. Однако решающим фактором в освоении степи явилось развитие овцеводства. Неприхотливая в пище, дающая обильный приплод, переносящая длительные кочевки по маловодным степям, овца была одомашнена в Южном и Восточном Прикаспии и постепенно ее разведение распространилось на Северный Кавказ, в область майкопской культуры. Тесные культурные связи ямников и майкопцев засвидетельствованы археологическими находками, и зона контактов определяется как широкая степная полоса вплоть до Кубани и Терека (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 327-329). Нет сомнения, что такие тесные контакты населения Предкавказья и Приазовья имели место и раньше. Среди других заимствований тюрок у соседей-майкопцев была как раз культура разведения овец. Благодаря широкой кормовой базе овца начинает занимать ведущее положение в стаде тюрок, первоначально в восточной части ССК, а впоследствии овцеводство становится у них главной отраслью животноводства. О том, что овцеводство у тюрок развилось довольно поздно, по крайней мере, уже после вычленения отдельных языков из общетюркского, говорит отсутствие общего названия для овцы в языках тюркских народов.

Развитие животноводства, увеличение поголовья скота вызвали необходимость освоения новых пастбищ. Удовлетворение этой потребности облегчалось появлением колесного транспорта, который позволял далекие перекочевки вместе с имуществом, женщинами и детьми. Постепенный рост населения, особенно на позднем этапе развития ямной культуры, заставлял ее носителей теснить своих миролюбивых соседей-хлеборобов на правом берегу Днепра, в лесостепи и даже в лесных зонах, куда они продвигались вдоль долин рек (Археология Украинской ССР, 1985, 350).

Проникновение тюрков на Правобережную Украину можно наблюдать по археологическим находкам, например, в группе усатовских памятников неподалеку от Одессы. По одному важному и характерному признаку – погребальному обрядому – они безусловно связаны с древнеямной традицией (Массон В.М., Мерперт Н.Я., 1982, 329). Другая особенность среднестоговской и ямной культуры – примесь песка и толченых ракушек – имеет место в трипольской керамике по берегам рек Синюха и Ингулец (там же, 211 ). О дальнейшем движении тюрков вдоль Днестра свидетельствует скелет человека, найденный неподалеку от села Незвиско Ивано-Франковской области. Он был похоронен на спине с согнутыми коленями, т.е. в позе, характерной для носителей так называемых «курганных» культур. Внешний вид этого человека переднеазиатского антропологического типа, показанный на рисунке слева, определенно отличается от средиземноморского типа, который был характерен для трипольцевв.

Миграции тюрок способствовали изменения в климате, которые наступили в суббореальном периоде, характеризовавшиеся максимумом аридизации за весь период голоцена. Большие пространства Центральной и Юго-восточной Европы превратились в то время в сплошные степи, удобные для освоения кочевым скотоводческим населением (Sulimirski Tadeusz, 1933, 135, Хотинский Н.А., 1977, 60).

Массовое проникновение ямных племен на Правобережную Украину привело к установлению более широких и тесных языковых контактов тюрок с индоевропейцами. Следы языковых контактов в лексике тюркских и индоевропейских языков приводятся отдельно. Эти контакты начались еще до широкого развития у тюрок овцеводства. Индоевропейцы, позаимствовали у тюрок название коня, но для овцы у них названия не тюркского происхождения. Подробнее тема присутствия тюрок на Западной Украине рассматривается в разделе "Полемика", а их дальнейшее продвижение в Европу – в разделе "Тюрки как носители культуры шнуровой керамики в Центрально-Восточной Европе. Логично допускать, что на правый берег Днепра в первую очередь могли перейти те тюркские племена, которые на исторической прародине заселяли наиболее западные ареалы, т.е булгары, огузы, сельджуки и предки современных туркменов. Однако, скорее всего, в основном это были булгары, отдаленные предки современных чувашей. Чувашский язык не имеет некоторых признаков, общих для остальных тюркских языков. Например, множественное число существительных в чувашском языке образуется при помощи суффикса –sem, в то время как в других тюркских языках – при помощи суффиксов –lar/ler или tar/ter. Очевидно, основная масса тюрок еще оставалась какое-то время на землях между Днепром и Доном, и именно в это время у них распространилось много общих принаков, сохранившихся до наших дней. Следы своего пребывания на широких пространствах Европы в доисторические времена булгары оставили в топонимии.

На большом пространстве европейского континента известно несколько вариантов культур шнуровой керамики – висло-неманская, жуцевская, восточнобалтийская в Прибалтике и Западной Белорусии (Лозе И.А., 1990, 97), великопольско-мазовецкая, стржижевская и мержановицкая на север от Карпат, но носители всех этих культур были быстро ассимилированы разными народами (Седов В.В. 1990, 82). В Центральной и Северной Европе из культур шнуровой керамики Чайлд выделяет культуру одиночных погребений Ютландии, шведско-финскую культуру и саксонско-тюрингийскую как "классическую культуру шнуровой керамики" и он же подчеркивает, что шнуровики земледельцами не были (Чайлд Г., 1952, 209). Таким образом, нет серьезных оснований противоречить предположению о том, что носителями культур шнуровой керамики и боевых топоров были древние европеоидные тюрки.

В целом распространение КШК коррелируется с областью распространения топонимов булгарского происхождения найденных на территории Европы путем расшифровок названий населенных пунктов средствами чувашского языка (см. карту 5 ниже). Однако имеются примеры скопления возможных булгарских топонимов там, где памятники КШК пока не обнаружены. В частности это можно сказать о Псковской области России и северной части Беларуси, но случайные находки свидетельствуют о физическом присутствии "шнуровиков" там и там. Достаточно сказать, что на территории между памятниками КШК у озера Белая Струга в Палкинском районе Псковской области и памятниками в Двинско-Ловатском междуречьи, расстояние между которыми составляет 300 км, было обнаружено более 70 каменных сверленых топоров (Ткач Е.С. 2019-2, 623). Такая же картина на севере Беларуси, где известны находки бронзовых ножей, кельт, керамики покрытой штрихами (Загорульский Э.М. 2001: 19). В то же время памятники КШК в перемешку с булгарской топонимией вдоль Днепра хорошо маркируют распространение этой культуры в северном направлении. Выявлена также полесская группа памятников КШК, но пока еще она мало изучена. Характерно, что, судя по топонимии, "шнуровики" обходили территорию поселений индоевропейцев стороной, это хорошо видно по приведенной ниже карте. Проникновение носителей КШК в северную часть Белоруси, где они оставили свои следы в топонимии, должно было происходить из области жуцевской культуры в Прибалтике. Это предположение подтверждается археологическими исследованиями:

Сравнительный анализ «шнурового» материала позволяет предположить, что в междуречье Припяти и Западной Двины наиболее активно распространялись традиции и идеи КШК из Циркумбалтийского культурного круга. Наверняка они были в припятско-двинском междуречье уже в средине — второй половине ІІІ тыс. до н.э. (Кривальцевич Н.Н. 2017, 218).

Карта 5. Распространение памятников КШК и булгарской топонимии

На карте памятники КШК обозначены голубыми звездочками, а булгарская топонимия эпохи бронзы – бордовыми точками. Красными точками обозначены булгарские топонимы скифского времени.
Желтыми точками обозначены топонимы предполагаемого трипольского происхождения. Желтой линией обозначена западная граница трипольской культуры.
Территория поселений идоевропейцев тонирована светло-коричневым цветом, граница территории поселений финно-угров обозначена синей линией. Территория фатьяновской, балановской и среднеднепровской культур тонирована светло-зеленым цветом

Тюрки двигались не только на восток и запад, но и на север (см. карту 6), где, они не нашли того, что искали, и их хозяйство, основанное на животноводстве, в новых природных условиях начало приходить в упадок и они должны были менять форму хозяйствования. Конечно, они брали пример у своих соседей, автохтонного населения лесной зоны – индоевропейцев и финно-угров, хотя и сами передали им много нового, в частности, использование в хозяйстве коней, численность которых, бесспорно, в условиях лесной зоны уменьшилось, но тем не менее они нашли у людей применение.

Карта 6. Пути миграций тюрок в III тыс. до н.э.

Концентрация названий коня тюркского происхождения в финно-угорских языках на западе финно-угорской области дает основания допускать расселение в этом регионе среди финно-угров пришельцев-тюрок, которые могли оставить после себя какие-то памятники материальной культуры. Примером такой археологической культуры может быть фатьяновская, которая сначала была анклавной, но впоследствии, распространяясь в северном и восточном направлении, охватила огромную территории от Новгорода Великого до Камы и от Вологодской области до Пензенской. При этом уже давно многие ученые стали на точку зрения сосуществования фатьяновской и предыдущих неолитичекских культур в течение нескольких столетий. (Крайнов Д.А. 1964, 12-14). Это сосуществование было далеко не мирным, а, скорее всего характеризовалось враждебными отношениями неолитических племен с фатьяновцами. Все обстоятельства говорили о том, что фатьяновцы были пришельцами иной этнической принадлежности, но при этом возникал вопрос, на который нет полного ответа до сих пор:

Отвергая связи фатьяновцев с неолитическими племенами, исследователи в то же время подчеркивают, что с отдаленными территориями у фатьяновцев были связи (Кавказ, степи, Днепр, районы распространения унетицкой культуры и пр.). Невозможно себе представить, что, занимая огромную территорию, фатьяновцы 500 лет жили рядом с неолитическим населением без всякой связи, а "исчезли", не оставив после себя никакого следа. Как же согласовать с таким положением одновременное признание теми же авторами более высокой, по сравнению с неолитическими аборигенами, культуры фатьяновцев, боевой их силы, вынудивших неолитические племена в их движении на север идти в обход территорий, занятых фатьяновцами (А.Я. Брюсов) ( там же , 15)

Частичный ответ на этот вопрос состоит в том, что фатьяновцы были тюрками, а аборигены – финно-уграми. Разница в языке вызывала отчуждение и затрудняла контакты, в то время как одинаковый язык контактам способствовал, ибо степи от Днестра до Волги заселяли другие тюркские племена. Загадочным, конечно, является исчезновение фатьяновцев, хотя своих следы они все-таки оставили в топонимии, которая коррелируется с расположением памятников фатьяновской культуры. Данные о памятниках были взяты из работ российских археологов (Кренке Н.А. 2014, Hecht Dirk. 2007, Гадзяцкая О.С. 1976 и др.) и нанесены на карту Google (см. карту 5).

Основой хозяйствования фатьяновцев было скотоводство, но они занимались также охотой и рыболовством. В середине II тыс. до н.э. эта культура растворилась в новых культурах этого региона, носителями которых были финно-угры. Хотя некоторые ученые считают, что фатьяновцы были балтами (Мейнандер К.Ф., 1974, 26), украинские археологи доказывают, что фатьяновцы продвинулись в бассейн Волги с берегов Десны, где была распространена среднеднепровская культура шнуровой керамики:

Исследования И.И.Артеменко могильников в Подесеннье, а также выделение Д.А. Крайновым ранних памятников в московско-клязьминской группе позволяют предполагать, что она сложилась в результате продвижения на эту территорию части населения среднеднепровской культуры с Подесенья в начале ее среднего этапа – в конце ІІІ – нач. ІІ тис. до н.э. (Археология Украинской ССР, 1985, 375).

Проникновение части населения среднеднепровской культуры в бассейн Оки подтверждается топонимией булгарского происхождения. Приблизительно от Киева до Москвы вдоль берегов Десны, Сейма и Оки тянется цепочка булгарских топонимов, но точных данных о памятниках КШК на этом пути пока нет. Поскольку фатьяновская культура возникает примерно в то же время, что и среднеднепровская, можно предположить, что, по крайней мере, часть тюрок к берегам Оки двигались сухим путем через Воронеж. Об этом может свидетельствовать нечетко выраженная цепочка топонимов предполагаемого тюркского происхождения: Болдырево, Шелаево, Самарино, Болдыревка, Воронеж, Карачун, Черкасы, Муратово. Однако они лучше всего расшифровываются при помощи чувашского языка, поэтому могут относиться к скифскому времени, ибо в эпоху бронзы в восточной части тюркской территории булгары быть не могли. Тем не менее присутствие булгар в местах распространения фатьяноской культуры подтверждаются булгарскими заимствованиями в финно-угорские языки. В прибалтийско-финских языках есть слова со значением "холм, вершина, высота" (фин. kukkula, эст. kukal и др.), а в Карпатах имеется вершина Кукаль. Для объяснения этих названий хорошо подходит чув. кукăль „пирог”. Неизвестно, какой формы пироги пекли древние булгары, но семантическое соответствие прибалтийско-финских слов и названия горы в Карпатах свидетельствуют об общем источнике заимствования. В чувашском языке имеется слово мăкăль как общее название различного рода выпуклостей на теле. Ему соответствуют хант. möγǝl, манси мыгыл, венг. mell "грудь". Того же происхождения фин. mukula и эст mugul "клубень". Вепс. parz' "бревно" соответствует чув. пăрăс "балка, брус". Подбные слова в близком значении есть в других прибалтийско-финских языках. Должны быть найдены и другие чувашско-финские лексические соответствия.

Близкой к фатьяновской была балановская культура, существовавшая от начала до конца ІІ тыс. до н.э и «составляющая северо-восточную часть общности культур с боевыми топорами» (Бадер О.Н., Халиков А.Х., 1976, 41). Скорее всего, ее творцами были тюрки, продвинувшиеся к устью Суры вдоль правого берега Волги. Выделяя в системе Циркумпонтийской металлургической провинции балано-фатьяновский очаг, Е.Н. Черных связывает его происхождение с перемещением в Поволжье этнических групп из Балкано-Карпатского региона, принесших свои культурные и технологические традиции (Черных Е.Н., 1976, 39). Таким образом, нет сомнения, что эти мигранты прибыли из Северного Причерноморья, где культурные связи с Балканами были традиционно тесными, в том числе и в металлургии. Считается, что носители балановской культуры, оказавшие большое влияние на развитие экономики и общества местного населения, так же, как и фатьяновцы, растворились среди финно-угров в Среднем Поволжье (Мейнандер К.Ф., 1974, 26). Если же балановцы, как и фатьяновцы были этническим тюрками, то можно смело предполагать, что именно они были предками современных волжских татар. В таком случае, волжские татары тоже никогда не должны были покидать пределы Европы.

По мнению Исаенко, носители среднеднепровской культуры продвинулись почти на все Поднепровье, особенно в его левобережной части и долгое время сосуществовали с местным неолитическим населением и только в конце ІІ тыс. до н.э. произошло их слияние (Исаенко В.Ф., 1976, 11). Исаенко считает, что "шнуровики" были второй волной индоевропейского населения, но тогда непонятно, почему эти две группы индоевропейцев не могли так долго взаимно ассимилироваться. Только предположив, что между «шнуровиками» и индоевропейцами существовал языковой барьер, мы можем понять, почему местное индоевропейское неолитическое население долгое время не смешивалось с пришельцами-тюрками.

Правобережная Украина в культурном отношении стояла выше более восточных и северных частей Восточной Европы. Здесь раньше других регионов начинается период энеолита, принесенного с территории Румынской Молдовы [Залізняк Л.Л. (ред.). 2005, 106.] В частности, раннюю трипольской культуре на Украине принесли выходцы из Румынии, создатели культуры Прекукутени.

Большинство ученых (в основном археологи) не отождествляет трипольцев с украинцами а порой даже доказывают, что они не могут быть их предками (там же, 30). Истоки трипольской культуры определили румынские ученые в Румынском Прикарпатье, где существовала культура Кукутени, и первая ее фаза, так называемая Прекукутени, дала начало трипольской. Мигранты из бассейна реки Сирет, лп Дуная принесли культуру Прекукутени на Средний Днестр и Южный Буг (см. карту 7), а украинские археологи назвали ее раннетрипольской [Залізняк Л.Л. (ред.) 2005, 107. Рис. 1]

Слева: Карта 7. Миграции носителей культур Прекукутени – Раннее Триполье на территории Украины
Оригинал карты [там же , 108. Рис. 1] тонирован цветом автором].

Условные обозначения: I – поселения формативной фазы, II – поселения типа Ларга-Жижия – Флорешти – Бернашовка, III – поселения Днестро-Бужского междуречья и Побужья, IV – первый этап миграций, V – второй этап миграций.
Поселения: 1- Сфинту-Георге; 2 – Эрестегин; 3 – Банку; 4- Борлешти; 5 – Траян-Дядул-Вией; 6 – Извоаре; 7 – Гигоешты-Трудешты; 8 – Яссы; 9 – Ларга-Жижия; 10 — Вледени; 11 — Цигенаши; 12 — Кетрищ; 13 — Стольничени; 14 — Фундурь; 15 — Бернашовка; 16 — Флорешти; 17 — Рогожани; 18 — Гайворон; 19 — Сабатиновка; 20 — Вишнополь; 21 — Констянтиновка; 22 — Александровка (по В. Г. Збеновичу).

Таким образом энеолитическая культура, которая существовала на территории Правобережной Украины и в Молдове в VI-III тыс. до н.э. должна иметь более точное название Триполье-Кукутени. Она оставила после себя многочисленные археологические памятники с богатым краниологическая материалом, который позволяет воспроизвести внешний вид трипольцев.

Слева: Антропологические типы трипольцев.
Женщина и мужчина средиземноморского антропологического типа из выхватинского могильника. Погребения 35 и 19.
Графическая реконструкция М. М. Герасимова по найденным черепам. (Из книги "Энеолит СССР)".

Рассматривая контакты между индоевропейскими и тюркскими языками мы сделали предположение, что посредником в этих контактах мог быть язык населения трипольской культуры, занимавшего территорию по соседству с поселениями тюрок и индоевропейцев, но стоявшего на более высоком уровне развития, чем те и другие (Стецюк Валентин, 1998, 59). По мнению многих специалистов, точно также, как и согласно с нашими исследованиями, трипольцы не были ни индоевропейцами, ни тюрками, а их предки прибыли из Передней Азии (см. раздел "Первые неолитические племена в Восточной Европе"), поэтому было сделано предположение о возможной языковой принадлежности трипольцев к семито-хамитской семье.

Таким образом, в сделанной попытке найти в чувашском языке возможные заимствования из семитских, сохранивших аналоги как в арабском, так и в древне-еврейском, обращалось внимание на присутствие этих же корней в индоевропейских. В частности, есть основания говорить о культурно-языковых связях между семитами и германцами:

Древняя Германия демонстрирует определенное количество впечатляющих примеров подобий древнему семитскому миру в языке и культуре" (Vennemann Door Theo, gen. Nierfeld, 2012, vıı).

Такие протогерманские слова как *fulka "подразделение армии", *sibjo “большая семья”, *aþal-l/aþili “дворянство, благородный”, *maguz/*magaþ(i)z “парень/девушка”, присутствующие только в германских языках или в лучшем случае в близкородственных и не имющие общепринятой индоевропейской этимологии, имеют интригующую семитскую этимологию (Vennemenn Door Theo, gen. Nierfeld, 2012, vıı-vııı)

Рассмотрим коротко эти примеры

Тео Феннеман сравнивает герм. *fulka (нем. Volk, анг. folc "народ", а также нем. Pflug, анг. ploug "плуг") с др.-евр. plC, семейством родственных корней включая plg, которые все имеют базовое значение "разделять" (Vennemann Theo. 2005, 27). Этому семитскому корню имеются хорошие соответствия в чувашском:пўлĕх "розделитель" (древнее чувашское божество, раздающее людям счастливый или несчастливый жребий) і пулккǎ "стадо", "стая", "толпа".

2. Др.-герм. *sibjō (гот. sibja, др.-анг. sibb, нем. Sippe "семья", "род", "клан") имеют соответствие в чув. сып “поколение”, сыпă “колено” (как "поколение" тоже)

3. Др.-герм. *magaþi (гот. magaþ-s, др.-анг. mæged, нем. Magd "молодая женщина", "девушка") – ср. чув. “мăкка “ласковое обращение, обычно к детям”.

4. Др.-герм. *aþal-l/aþili (др.-анг. æđel “благородный”, нем. Adel "дворянство") – ср. чув. “аталан “развиваться, расти”.

Таким образом, семитские заимствования в чувашском языке набирают в весе, когда они имеют соответствия не только в арабском или/и иврите, но и в современных европейских. Поиски таких соответствий были проведены и в их процессе было найдено несколько слов в украинском, венгерском и румынском языках без надежной этимологии, которые не имеют соответствий в чувашском, но им можно поставить в соответствие семитские слова. Ниже подаются примеры возможных семито-хамитских корней в тюркских и индоевропейских языках, заимствованнные во времена трипольской культуры.

Трип. *afuna "горох" [ивр. אֲפוּנָה (афуна“горох”) – рум. afină, венг. fekete afonya “черника”, vörös afonya "брусника". Укр. диал. афини “черника” заимствовано из румынского. Сюда же относятся слова некоторых тюркских языков со значением “зерно”, “семечко” (напр. тур. evin).

Трип. *arb “ячмень” [ивр. בָּר (бар) “злаки”} – чув. урпа, общ. тюрк. arpa “ячмень”, алб. elb “ячмень” [фрак. *alb “ячмінь”), гр. αλφι “ячмень”.

Трип. *arex “паук” [ивр. אָרוּג (аруг) “тканый”, אָרַג (араг) “ ткать”] – чув. эрешмен “паук”, гр. αραχνη “паук”, лат. araneus “паук”.

Трип. *aruz “рожь” [гебр. אוֹרֶז (орез) “рис”, ар. ruz “рис”] – чув. ыраш, каз. арыс и др. под. тюркские “рожь”, рус. рожь и др. под. слав., лит. rugys “рожь”, д.-анг. ryge, нім. Roggen “рожь”.

Трип. *bajer “источник” [ивр. בְּאֵר (беэр) “колодец, яма”) – укр. баюра „лужа”.

Трип. *ban “дитя, плод” [ар. ibn, ивр. בֵּן (бен) “сын, дитя”] – чув. (диал.) пан “яблоня”, лат. pomum “фрукт, плод”, анг. bean, нем. Bohne “горох”.

Трип. *burg “цилиндр, башня” [ар. burj’ “башня”, ивр. בֹּרֶג (бораг) “винт, болт”] – гр. πυργοσ “башня”, лат. burgus “замок, башня”, чув. пурак “(цилиндрический) короб, кузов”, герм. *burg (нем. Burg “бург, город”), алб. burg “тюрьма”.

Трип. *daba “природа” [ивр. טֶבַע (тава) “природа, натура”] – хорошее соответствие есть в лит. daba "природа, род, способ", лтш dāba "природа", к ним относятся слав. слова доба с разными временными значениями (в белорусском "характер"), чув. тапă "молодежный праздник в начале лета"; похожие слова в иранских языках со значением "природа", очевидно, заимствованы из арабского.

Трип. *fahar “белый” [ивр. פַּחַר (фахар) “белая глина”, בָּהִיר (бахир), ар. faxar „глиняная посуда, фарфор”] – венг. feher “белый”.

Трип. *farakh “летать” [ивр. פֶּרַח (парах “порхать, летать”, ар. farkaša "разбрасывать"] – чув. пăрах “кидать”

Трип. *gaz “гусь” [ар. vaz, ивр. אַוָזָה (аваз) “гусь”] – тур., турк. gaz, чув. хур (в соответствии с фонологіей) и др. под. тюркские “гусь”. Отсюда также индоевропейские названия гуся.

Трип *hason “иметь выгоду” [ивр. hasen “сберегать, экономить”, ар. xasin “плодородный”] – чув. хасине “клад”, венг. haszon “доход”, укр. хосен “польза”.

Трип. *hom “тесть” [ивр. חָם (хам) “тесть”, "свекор"] – чув. хунь “тесть”.

Трип. *hota- “сватать” [ар xatan, ивр. חוֹתֵן (хотен) “тесть”, “сват”] – Chuv хăта “сват”.

Трип. *huša “хижина” [ар. huša “хижина”] – чув. хӳшĕ "хижина, легкий домик", нем. Haus, анг. house "дом".

Трип. *kart “селение” [фнк. kart, ивр. קֶרֶת (керет) “город”] – чув. карта “ограда”, герм. *garda, (гот. gardon “дом”, д.-анг. geard “двор”, нем. Garten “сад”). Подобные слова есть во многих славянских, кельтских, греческом, латинском и некоторых других индоевропейских языках, но по мнению Клюге вся эта группа слов имеет некоторые фонетические несоответствия, и это дает основания сомневаться, что корень является исконно индоевропейским.

Трип. *kemel “равноценная плата” [ивр. גְמוּל (гемул) “отплатить”, ар. kamal “равно как”] – чув. кěмěл “серебро”, в других тюркских языках серебро называется kümüš в полном соответствии с фонологией этих языков. Подробнее об изменении значения в разделе Очерк развития торговли в Восточной Европе в доисторические времена.

Трип. *keser “морковь” [ар. j’azar, ивр. גֶזֶר (гезэр) “морковь”]. Слово было заимствовано только западными тюркскими племенами, которые больше остальных контактировали с трипольцами – чув. кишĕр, тат. кишер, туркм. kešer “морковь”.

Трип. *parsa “балка, брус” (ар. farsiya “балка для пола”, farsat “кровать”) – чув. părăs “балка, брус”.

Трип. *peruti “шкура” [ивр. פַּרוָתִי (перути) “мех, шкура”] – чув. pětrě “кожаный мешок”, герм. *fodra “мех” (нем. Futter “мех”).

Трип. *sabon “мыло” [ар., ивр. סַבּוֹן (сабон) "мыло"] – чув. супăн, лат. sapo, sapōne, анг. soap, нем. Seife и др. под. герм. – все “мыло”.

Трип. *seret “лента, полоса” [ар. šarit, ивр. (סֶרֶט (сэрэт) "лента"] – чув. серете "половые доски", курд. sirat “путь”, рум. Seret, укр. “Серет” (название нескольких рек).

Трип. *tahal “селезенка” [ар. taal, гебр. טְחוֹל техол "селезенка"] – чув. тат. и др. talak, як. taal, хак. tölön, tileen, “селезенка”. В тюркских языках древнюю форму представляет периферийный якутский.

Трип. *taham “вкус” [ар. ta’am, ивр. טַעַם (таам) “вкус”] – чув. тěхěм “смак”

Трип. *tora “неписанный закон, обычай” [ивр. תוֹרָה (тора) “закон”] – чув. тӳре “судья”, тат. türä “закон”, “судья”, тур. töre “обычай” и т.д.

Трип. *vaita “хижина” [ивр. בַּיִת (беит] “дом” – чув. вите “хлев”, лат. *baita “хижина, хата”. Реставрованное латинское слово представлено теперь в нескольких итальянских диалектах (Meyer-Lübke, 1992, 70).

Трип. *vokor “бык” или “корова” [ивр. בָּקָר бакар “крупный рогатый скот”, “пастух рогатого скота] – чув. вăкăр, тур. öküz, тат. ögüz и др. “бык”, лат. vacca корова”. Укр. диал. вакар “пастух быков (коров)” заимствовано из румынского. Анна Дыбо предполагает развитие тюркского слова из пт *(h)öküř, заимствованого из тохарского (тох. B okso, Тох A ops) "бык, вол". По ее же признанию гипотеза обоснованно отвергается Г. Дёрфером (Дыбо А.В. 2007, 127).

Трип. *xarta “кусок ткани, латка” [ар. qartas „бумага, лист”, ивр. חָרוֹת (харут) “вырезанный”] – чув. хăрта “латка”, гр. χαρτησ “папирусная карта”, лат. carta “бумага, лист”.

Трип. *zivit “смола” [ивр. זֶפֶת (зэфэт) “смола”, ар. zift, арм. jivt, сир. zifta “то же”] – укр. живиця “белая сосновая смола”, нем. Saft "сок", Gift "яд".

Семитское происхождения трипольцев может подтвердить расшифровка "темной" топонимии Правобережной Украины средствами иврита. Поскольку населенные пункты трипольцев насчитывали по несколько тысяч жителей, по крайней мере часть из них должна была существовать достаточно долго и сохранять свое оригинальное название. Если будет найдено достаточное количество названий с толкованием на иврите, это будет свидетельствовать не только о семитском происхождении трипольцев, но и означать, что данные ими названия существуют по меньшей мере шесть тысяч лет. Такая попытка была сделана и дала такие результаты:

Справа: Карта 8. Топонимы возможного семитского происхождення на территории распространения трипольской культуры.

Для расшифровки названия ныне затопленного водами Днестровского водохранилища села Бакота подходит ивр. בִּקתָה (бикта, беката) "хижина, лачуга, хата".

В названии города Бершадь Винницкой области могут скрываться ивр. בַּר (бар) "сын, мальчик" и שֵׁד (шед) 1. "демон, дьявол", 2. "шалун, озорник". Вряд ли дьявол мог присутствовать в названии населенного пункта, но сочетание "мальчик-озорник" весьма возможно.

Расшифровать похожее название румынского города Берладь (Бырлад, рум. Bârlad) сложнее. Ко второй части слова, которую можно связывать с ивр. לָעַד (лаад) "вечность, навсегда" трудно найти приемлимую пару, несмотря на то что выбор велик. Лучше всего по смыслу подходит ивр. בִּירָה (бира) "крепкий, сильный".

Учитывая агрикультурную направленность хозяйства трипольцев, названию села Дохно и протекающей тут речки Дохна можно привести в соотвествие ивр. דוֹחַן (дохан) "просо", того же происходения, что и דגן (даган) "зерно, хлебный злак". Название зерна, бывшего товаром при меновой торговле, в некоторых языках могло быть переосмыслено как товар вообще и быть присвоено также другим товарам, таким как соль, скот и под., ср. чеч. даьхни «имущество, скот» (аь – гласный переднего ряда). В связи с этим, указанные и подобные названия в других местах могли быть присвоены чеченцами-печенегами.

Убедительного объясненния происхождения названия столицы Молдовы Кишинев нет. Фонетически и ситуативно подходят ивр. קָשֶׁה (каше) "твердый, терпкий" и עַנָב (анав) "виноград"

Большое поселение трипольцев обнаружено на берегу Днестра в Черновицкой области на околице села Мошанец. Название села может иметь семитское происхождение: ср. ивр. מוֹשָׁבָה (мошава) "колония, поселение, село".

Поселение ранней трипольской культуры находится также в околицах села Сабатиновка Благовіщенского района Кировоградскої области. Название хорошо расшифровывается при помощи ивр. שׁבּת (шабат) "суббота".

В то время, как лингвисты вопросом этничности трипольцев не занимаются, в среде археологов вопрос об ее автохтонности решен окончательно:

…можно утверждать, что старая автохтонистская концепция поисков "местного" компонента Триполья исчерпала свой потенциал и должна остаться в историографии ХХ в. Сейчас мы считаем, что территория Украины, которую в энеолите занимала трипольская культура, входила в ойкумену земледельческих цивилизаций древней Европы (Бурдо Н.Б.. 2003, 15).

Если лингвисты согласятся с мнением археологов, то все равно они не найдут ни одной языковой зацепки для разгадки вопроса об этничности трипольцев, пока не согласятся с тем, что прародина тюрок была в Европе.

Установление этнической принадлежности доисторических ахеологических культур имеет не только научное, но и политическое значение. Распространенные евроцентристские представления являются одной из причин современной международной напряженности. Наоборот, установление большой роли иных народов в становлении человеческой цивилизации может служить смягчению международного климата.