Тюрки

Перед началом работы с тюркскими языками возникли определенные трудности, а именно – проблема определения круга самодостаточных объектов исследования. Как известно, тюркская языковая семья достаточно велика и состоит из не менее, чем 35 современных языков и диалектов и, по крайней мере шести древних и средневековых (Дыбо А.В. 2007, 11). Ведение кочевого образа жизни тюрками "приводило к частым и неупорядоченным языковым контактам и широкому и также неупорядоченному междиалектному заимствованию при общей близости диалектов" (там же, 11). Некоторые из тюркских языков настолько близки между собой, что оправданным может быть предположение об их общем происхождении из одного языка порядка более высокого, чем пратюркский. На другую трудность указывал сэр Джерард Клоусон:

… в условиях степной жизни этническая конституция отдельной орды или конфедерации с течением времени может совершенно меняться, если даже ее названием остается тем же (Clauson Gerard, 2002, 4).

Более того, при изучении тюркских народов было установлено, что люди могут иметь несколько идентичностей и в качестве определяющих выбирать одну или ограниченное их число (Маликов А.М.. 2017, 31). В наших этногенетических исследованиях объектом явлеются не этнические группы, а их языки как переменный в историческом плане феномен вне зависимости от идентификации его носителей. Тюркские языки настолько консервативны, что сохраняют свои характерные черты гораздо более длительное время, чем время существования социально-политических образований. Соответственно историческим названиям существуют разные классификации тюркских языков, которые, однако, не противоречат одна другой в главном – в признании больших или меньших связей между большинством существующих теперь тюркских языков. Для проведенного исследования за основу была взята многоуровневая историческая классификация известного тюрколога Баскакова (Баскаков Н. А., 1960, 37-60). На верхнем уровне (новотюркская эпоха) он выделяет группы и подгруппы, которые включают в себя от одного до нескольких современных тюркских языков. Если же отвлечься от предлагаемой Баскаковым собственной теории исторического развития отдельных языков и принять во внимание лишь их фактическое состояние в настоящее время, то объединив близко родственные современные языки отдельных подгрупп в один условный язык, количество языков, могущих стать объектами исследования графоаналитическим методом, сводится до тринадцати. Правда, оставляются еще один или два "мертвых" языка –древенеуйгурский и, возможно, карлукско-уйгурский. Далее возникает проблема наименований принятых к исследованию языков. С учетом генетических связей по Баскакову, однако без претензий на историческую точность, а только для удобства изложения всем языкам, принятым к анализу, присвоены условные названия, которые для некоторых языков совпадают с современными. Таким образом, в дальнейшем изложении булгарскому (волжскобулгарскому) языку будет отвечать современный чувашский (и исчезнувший хазарский), татарскому – современные татарский и башкирский, кипчакскому – кумыкский, карачаевский, балкарский, крымскотатарский и караимский, ногайскому – казахский, каракалпакский и современный ногайский, огузскому – гагаузский и говоры современных балканских тюрков, сельджукскому – турецкий, азербайджанский и южные диалекты крымских татар, карлукскому – узбекский и новоуйгурский, языку туба – тувинский и карагасский, хаксскому – современный хакасский, камасинский, шорский, северноалтайский, сары-уйгурский, язык чулымских татар, алтайскому – современный южно-алтайский, а языкам киргизскому, туркменскому и якутскому – одноименные современные языки. Некоторые из принятых наименований явно неудачны, со временем они будут изменены на более точные. Для составления таблицы-словаря были преимущественно использованы этимологические словари – тюркских языков (А. Севортян (. В., 1974, А. Егоров В.Г., 1964, А. Clauson Gerard, Sir, 1972), а также двуязычные словари (см. Список литературы, раздел Лексикография). Таблица подается в разделе Этимологические словари-таблицы для разних языкових семей и групп.

Следует заметить, что схема родственных отношений тюркских языков строилась неоднократно по мере пополнения и корректировки таблицы-словаря. Конфигурация вновь полученных схем не меняется, но небольшие смещения некоторых областей языков имели место. Это связано с тем, что лексика отдельных языков представлена в таблице-словаре более, а других – менее полно. Такое явление типично для этимологических словарей и объясняется разной изученностью диалектной лексики. При этом именно в диалектах чаще встречаются заимствования из соседних языков, что и искажает истинную картину древних межъязыковых отношений. Выделять заимствования из одного тюркского языка в другой очень сложно, а иногда просто невозможно. С другой стороны, определенная часть диалектной лексики не является заимствованной, а представляет собой архаику данного языка. Поэтому в таблицу включаются все слова, поданные в словарях независимо от их распространенности их в языках. Все это приводит к тому, что языки центральных областей на настоящий момент связаны между собой теснее, чем периферийные. И чем больше пополняется таблица-словарь, тем это явление ярче выражается на полученных схемах.

На апрель 2009 г. в таблице насчитывалось 2564 слова. Из них 615 было признано общетюркскими, 42, судя по значению, могли иметь более позднее происхождение. Кроме того, 56 слов оказались производными, еще 20 слов могли быть заимствованными из других языков, а 5 звукоподражательного происхождения. Таким образом, для анализа было оставлено 1826 изоглосс. Подсчеты количества общих слов в парах отдельных языков (без учета общетюркских) дали результаты, которые приведены в таблице 5. По правую сторону диагонали поданы расстояния в сантиметрах между областями отдельных языков, рассчитанные по формуле: L=K/N при коэффициенте пропорциональности K = 3000.

Таблица 5. Количество общих слов в парах тюркских языков

Построенная по этим данным схема родственных отношений тюркских языков показана на рисунке 27.

Рис. 27. Предварительная схема родственных отношений тюркских языков.

На схеме отчетливо видно, что центральные языковые области лежат намного более компактно, чем периферийные. Об одной из причин этого явления говорилось выше. Однако, с другой стороны, уже и ранее было замечено, что расстояния для близлежащих языков, рассчитанные по применяемой формуле L=K/N, как правило, больше, чем расстояния между их центрами на окончательно построенной схеме.

Очевидно, это связано с тем, что масштабный коэффициент тоже зависит от расстояния между ареалами языков, или, говоря математическим языком, он, как и количество общих слов, является функций от расстояния: K= f(L). Говорить точно о характере этой функции нельзя, ибо она может зависеть от многих факторов – конфигурации ареалов, природных условий, особенностей исторического развития языков и т.д. При построении схемы видно лишь, что для более удаленных языков коэффициент пропорциональности должен быть немного меньше, чем для языков близких. Не вникая глубоко в этот вопрос, для начала примем зависимость коэффициента K от расстояния как линейную, когда K = Ko - aL, где Ko – начальное значение, выбираемое нами произвольно в зависимости от масштаба схемы, а a – константа, определяющая скорость изменения этого коэффициента. Ее значение подберем экспериментально. В соответствии с такой поправкой закон обратной пропорциональности между количеством общих слов и расстоянием может быть представлен такой формулой:

L=(Ko - aL) /N

После элементарных преобразований мы получаем формулу, более удобную для расчетов:

L=Ko/(N + a)

Можно также надеяться, что расчет расстояний по этой формуле, кроме корректировки закона обратной пропорциональности, позволит в определенной степени снизить влияние чрезмерной представленности лексики языков центральных областей. Как видно из формулы, в процессе вычислений к количеству общих слов в парах языков следует прибавлять константу a. Совершенно ясно, что она должна быть на порядок меньше среднеарифметического значений N, которые у нас колеблются в пределах от 100 до 949 и при этом для подавляющего числа пар их значение более 200. После нескольких проб для a было выбрано значение 50. С этим значением и были наново рассчитаны расстояния между языками и, как ожидалось, они для центральных языков почти не отличаются от рассчитанных по старой форму (см. в правой части таблицы 5a)

Таблица 5a. Расстояния между языками на схеме родственных отношений тюркских языков после корректировки (в см).

По полученным данным схема родственных отношений тюркских языков была построена наново (см. рис 28). Как показало построение, введенная поправка дала эффект только для удаленных языков. Расстояния между близко расположенными языками по-прежнему меньше рассчитанных. Однако области языков расположены на схеме более равномерно, что ближе к природным условиям.

Рис. 28. Окончательная схема родственных отношений тюркских языков.

Рис. 29. Карта поселений древних тюрок.

Определенная территория, на которой происходил распад тюркского языка дает нам возможность предполагать причины, по которым якутский язык по данным словарей имеет меньше общей лексики с тувинским и алтайским языками, чем это бы должно было быть, судя по полученной схеме, на которой видно, что отрезки, соединяющие области этих языков далеко выходят за их пределы. Очевидно, большой пласт лексики, общей для этих языков, но не имеющей параллелей в других тюркских, но имеющих их в языках монгольской группы, по большей части считается заимствованным именно из монгольских языков.

Безусловно, заимствования имели место, но часть такой лексики, должна все-таки иметь тюркское происхождение. Схема родства тюркских языков может пролить свет также на некоторые загадочные языковые явления, которые объединяют такие тюркские языки, которые, казалось бы, находятся очень далеко друг от друга. Например, известна лексическая изоглосса: тур. olta "удочка" – чув. валта "то же" Семантическое тождество и фонетическое подобие этих слов очевидны, однако, поскольку нет объяснения, где и когда могли контактировать носители чувашского и турецкого языков, некоторые исследователи не считают эти слова родственными (Лебедева Е. А., 1981). Но Севортян достаточно справедливо указывает:

Особенности семантики (леска, крючок, удочка, наживка) – типичные для слов древнего образования, свидетельствуют о большом историческом возрасте слова. Слова отмечены только в турецком и чувашском, которые не имели исторически между собою связей, хотя это не единственный случай, когда слово встречается только в турецком и чувашском языках (А. Севортян Э. В., 1974, 126).

Ареалы чувашского и турецкого языков расположены почти по соседству на территории тюркской области. Без сомнения, это слово было распространено, по крайней мере, в западной, приднепровской части области, так как помимо турецкого и чувашского оно также присутствует и в гагаузском (alta "удочка"), которое, правда, может быть заимствовано из турецкого. В туркменском соответствующее слово, возможно, исчезло, но, скорее всего, несколько изменило значение и пока еще не найдено.

Местность, которую заселили тюрки, не должна была особенно измениться за пять тысячелетий до того времени, когда ее описал Вильгельм де Рубрук во время своего путешествия в восточные страны в 1253 г. такими словами:

… степь, которая в некоторых местах продолжается на 30 дневных переходов и в которой нет никакого леса, никакой горы и ни одного камня, а трава отличная (Рубрук Вильгельм де. 1957, XIV).

Ареалы формирования отдельных первичных тюркских языков лежат главным образом в междуречьях теперь небольших, но когда-то более полноводных рек. Тем не менее, и в те времена они не были трудно преодолимыми преградами. Их роль как границ ареалов формирования отдельных диалектов была обусловлена необходимостью иметь четкие границы для пастбищ скота разных родовых общин. Возникающие недоразумения с соседями при выпасании скота приводили к стычкам и вражде, что способствовало консолидации близких общин в племена и одновременно к определенному отчуждению между этими формирующимися племенами. Значение границ при кочевом ведении хозяйства хорошо понимал Гумилев:

Раздел угодий и строгое соблюдение границ – это единственное средство удержать кочевников от жестоких братоубийственных стычек за водопои, пастбища и охотничьи угодья (Гумилев Л.Н., 2003, 80).

Межплеменная рознь, суровые условия жизни, постоянная угроза скоту от хищных зверей, устройство для него зимних стойбищ, водопоев, поиск грунтовых запасов воды и пр. требовали хорошей организации жизненного уклада племени, следствием чего было формирование племенной верхушки и выдвижению из нее племенных вождей. Такие социальные предпосылки также содействовали быстрому расчленению ранее общего языка на отдельные диалекты.

Ареал булгарского праязыка ограничен нижним течением Днепра, побережьем Азовского и Черного морей, а на востоке – реками Молочной и Конкой. Далее на восток находился ареал формирования татарского праязыка, ограниченный грядой Приазовской возвышенности и реками Миус и Крынкой. Ареал пратуркмен от ареала древних кипчаков отделяли реки Самара и Волчья, а от татар гряда Приазовской возвышенности. В ареале на запад от Северского Донца и верховьев Лугани (или Кривого Торца) и Крынки по оба берега Самары и далее до Днепра формировался кипчацкий. За Миусом в низовьях Дона и Северского Донца был ареал формирования алтайского праязыка, границей которого на севере была река Лугань. Между Ворсклой, Орелью и Донцом располагался ареал формирования сельджукского праязыка, а за Ворсклой до Сулы (или до Псла?) должен быть ареал огузского праязыка. К этому вопросу мы еще вернемся. В междуречье Северского Донца и Оскола начал формироваться язык древних карлуков, а ниже по Донцу до Айдара – ногайский праязык. Между Айдаром и Калитвой были поселения предков современных киргизов, а далее до Дона – предков современных тувинцев и карагасов. В излучине Дона до реки Чир начал формироваться якутский, а в небольшом ареале правом берегу Дона между Черной Калитвой на юге и Тихой Сосной с притоком Потудань на севере – хакасский.

В свете полученных данных о прародине тюркских народов находят объяснение причины взглядов о мнимом подобии духовных культур индоевропейских и алтайских народов, о существовании которого утверждали немецкие ученые (Wilhelm Koppers, Ernst Meyer), исходивших из ложных представлений об индоевропейский принадлежности культур шнуровой керамики. Вот, например, характеризовал указанную общность Эрнст Мейер:

Алтайские народы являются ясно выраженными народами-всадниками, какими должны были быть также и индогерманцы (индоевропейцы в немецком понимании слова – В.С.), они обладали подобными организационными формами больших патриархальных семей, верили в небесного бога как универсальное божество, имеющее такое же происхождение, как и у индогерманцев (Meyer Ernst, 1968, 279).

Немецкие ученые считали, что индоевропейцы заселяли причерноморские степи и отсюда принесли культуры шнуровой керамики и боевых топоров в Центральную Европу, поэтому их представления о духовной культуре индоевропейцев основывались в большой мере на изучении именно этого блока культур. Однако они, сами того не ведая могли говорить о сходствах в культуре не индоевропейцев и алтайцев, а о сходстве культур тюркских народов. Более подробно о культуре шнуровой керамики и боевых топоров речь будет идти далее.